Валерий Салов - Убийство Сталина в год змеи

[Мы знаем, что на сайтах «Русский базар» и sem40 работают довольно шустрые ребята — опытнейшие фальсификаторы, вполне способные подтасовать текст уже опубликованного материала, а потому, вместе со ссылкой на упомянутые сайты, в качестве справочного материала размещаем всю статью целиком . Предлагаем и им ответить взаимностью и разместить наш комментарий к статье В. Юдкина.]

Таковы методы ИХ работы. Не остается никаких сомнений в том, что и режиссер Цукерман, и журналист Юдкин прекрасно ОСВЕДОМЛЕНЫ о подлинном ритуальном смысле «самоубийства» Аллилуевой 9-го ноября 1932 г., но, разумеется, открыто об этом никогда не скажут. Они являются типичными интеллектуальными иждивенцами, не способными к самостоятельному анализу матрицы и выработке собственной нравственной и гражданской позиции. Все их эзотерические познания являются плодом корпоративно-мафиозного посвящения, а потому все, что им остается — это кичиться своей осведомленностью, которая, как им кажется, есть залог их элитарного положения в обществе, и делать многозначительные намеки для выделенных синим цветом «своих»:

«Так через весь фильм проходит образ розы — загадочная символическая чугунная розана постаменте надгробия Надежды Аллилуевой по ходу фильма оживает и становится реальным и важным атрибутом последнего дня жизни героини.» ( В. Юдкин )

Нас подобной розенкрейцеровской символикой не смутить. Не обязательно быть магом-розенкрейцером, чтобы понять и заключенный в имени и фамилии Надежды Аллилуевой символизм. Слово «Аллилуйя»происходит от древнееврейского “halleluyah”, что, согласно вебстеровскому словарю, означает “praise ye Yahveh”, то есть, «слава тебе, Иегова!». В данном случае английский энциклопедический словарь не вполне точен: подразумевается не само имя Yahveh, а его краткая форма Yah — (Йод-Хех). В нашем материальном мире Ассия ЯХ — это священное имя Хокмы («мудрость», отсюда произошло слово «хохмач» ), второй сфирыДерева Жизни. Его числовая мера равна 15-ти (Ях = йод(10) + хех(5) =15), что соответствует мистическому номеру пятой огненной сфиры «Гебура»(в переводе — « Сила»; сумма цифр от одного до пяти равна 15-ти ).

Дерево жизни — десять сефирот

Пожалуй, на данном этапе нас уже нисколько не удивит, что смерть второй женыСталина оказалась приурочена именно к 15-ой годовщине Революции( от которой тогда вели альтернативное богоборческое летоисчисление ) и, как утверждают историки, наступила непосредственно по окончании праздничного банкета, в ночь на 9-е число. И вполне вероятно, что без силового вмешательства ГБ (ОГПУ и лично товарища Ях-оды) здесь не обошлось. Иными словами, уже в самой фамилии ( псевдониме ) Аллилуевой была закодирована информация о ее неизбежном конце. Во всяком случае, версия о ее истерическом самоубийстве на почве ревности и «головных болей» меня лично совсем не убеждает.

Серьезные сомнения в такой версии смерти жены испытывал и сам Сталин. Вот как рассказывала о смерти матери Светлана Аллилуева. Десятая глава ее воспоминаний «Двадцать писем к другу», начинается с многозначительного вступления:

«Я помню как нас, детей, вдруг неожиданно утром в неурочное время отправили гулять. Помню как за завтраком утирала платочком глаза Наталия Константиновна. Гуляли мы почему-то долго. Потом нас вдруг повезли на дачу в Соколовку, — мрачный, темный дом, куда мы все стали ездить этой осенью вместо нашего милого Зубалова.»

Это упоминание «дачи в Соколовке»уже должно нас насторожить — напомню, что соколявлялся одной из главных ипостасей бога солнца Ра(наряду с жуком-скарабеем), а также Гора; да и двух сестер, Исиду и Нефтиду, зачастую изображали в виде соколих. Далее следует рассказ Светланы о том, каким ударом для Сталина явилась смерть его второй жены. Ввиду особой его для нас важности, позволю себе пространную цитату:

Светлана Аллилуева на обложке журнала

“ Life” 15 сентября 1967 г.

«Мне рассказывали потом, когда я была уже взрослой, что отец был потрясен случившимся. Он был потрясен, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает "наказать" кого-то — "вот, мол", "на, вот тебе", "ты будешь знать!" Это он понял, но он не мог осознать — почему? За что его так наказали?

И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал ее, как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно?

Первые дни он был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить. (Это говорила мне вдова дяди Павлуши, которая вместе с Анной Сергеевной оставалась первые дни у нас в доме день и ночь). Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.

Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков.

Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет.

Он был потрясен этим и разгневан и, когда пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. И на похороны он не пошел.

Хоронили маму друзья, близкие, шагал за гробом ее крестный — дядя Авель Енукидзе. Отец был выведен из равновесия надолго. Он ни разу не посетил ее могилу на Новодевичьем. Он не мог. Он считал, что мама ушла как его личный недруг. [ А.Т. Рыбин — сотрудник охраны Сталина — утверждал, что Сталин несколько раз ночью приезжал на Новодевичье и подолгу молча сидел на мраморной скамейке, установленной напротив памятника. — наше прим. ]

И только в последние годы, незадолго до смерти, он вдруг стал говорить часто со мной об этом, совершенно сводя меня этим с ума… Я видела, что он ищет, мучительно ищет "причину", и не находит ее. То он вдруг ополчался на "поганую книжонку", которую мама прочла незадолго до смерти — это была модная тогда "Зеленая шляпа"(«The Green Hat» by Michael Arlen). Ему казалось, что эта книга сильно на нее повлияла… То он начинал ругать Полину Семеновну, Анну Сергеевну, Павлушу, привезшего ей этот пистолетик, почти что игрушечный… Он искал вокруг — "кто виноват", кто ей "внушил эту мысль"; может быть, он хотел таким образом найти какого-то очень важного своего врага…»