Федор Булгаков - Увековеченная девушка из Вандеи и генерал Марсо

Этими обстоятельствами воспользовался некто Бурботте, член суда, обвинивший Марсо в государственной измене. Марсо был посажен в тюрьму вместе с 25 другими офицерами и унтер-офицерами, в апреле 1793 г. Любимой сестре его Эмире, – являвшейся для него постоянным добрым гением, до конца жизни своей сохранившей к нему братскую любовь, – удалось пробраться к нему в тюрьму, невзирая на затруднения и опасность. Она добивалась выяснения доказательств его невинности и хотела утешить его в горе. Бурботте выступил в этом процессе публичным обвинителем и приводил самые решительные обвинения, основанные не на фактах, а на простых подозрениях и слухах. Достойная самозащита Марсо произвела на судей громадное впечатление. Все они признали его невинным и решили единогласно восстановить его честь, возвратив ему прежнее его положение. Один только Бурботте воздержался от подачи голоса. И Марсо вскоре отмстил за себя своему врагу, и отмстил так, как может отмстить только благородный человек. Он спас его из рук толпы крестьян в тот момент, когда те совещались, как отправить Бурботте на тот свет: пулей или сжечь.

Бурботте отблагодарил Марсо за такое благородство. В качестве члена Военной Комиссии он изъял охранную грамоту Анжелики из числа её документов, и таким образом спас своего благодетеля, скомпрометированного своей подписью. За то Анжелика погибла. В одно морозное январьское утро, в 1795 г. она взошла на эшафот вместе с семью своими товарищами по несчастью, тремя женщинами и четырьмя молодыми девушками. Эшафот воздвигли на Дворцовой площади, в Нанте. Обвинение было построено на результатах следствия, которое якобы показало, что обвиняемые были уличены в соучастии с Вандейскими разбойниками, за ними они следовали во все разоренные Вандейцами местности и потому должны были поплатиться, как пособницы и соучастницы всех совершенных Вандейцами убийств и разрушений.

Марсо, занятый в то время в Ренне восстановлением потрясенного своего здоровья, считал, что protégée его находилась в безопасности. О кончине Анжелики он узнал необычайным образом и при необычайных обстоятельствах. Еще ранее того времени познакомился он в Ренне с графом Шатожироном, который в период владычества Революции сменил высокородовитое свое имя на скромное имя гражданина Лепретра. Благодаря какой-то дружеской услуге, оказанной им сыну Шатожирона Ипполиту, молодой офицер из революционной армии сделался другом дома в семье Лепретра и особенным любимцем madame Лепретр, гордившейся прямым происхождением от знаменитого философа Декарта. В этом доме нашел Марсо дружеский и любезный прием на время восстановления своего здоровья. Между ним и старшей дочерью хозяев возникла симпатия, которая поощрялась матерью. Симпатия эта привела дело к обручению, которое повлекло за собой дружелюбное разлучение супругов Лепретр, так как отец, в качестве представителя высшей аристократии, не хотел соглашаться на брак своей дочери с простым гражданином, да еще притом бывшим генералом революционной армии. Впрочем, внезапная смерть молодого воина помешала этому браку.

Однажды вечером в салоне г-жи Шатожирон весело беседовали хозяйка, обе её дочери и Марсо с своей сестрой Эмирой, приехавшей туда по приглашению. Вдруг генералу доложили, что его спрашивает реннский палач, имеющий передать ему какой-то пакет. Странный гость привел Марсо в ужас, и он, было, отказался принять посылку. Но любопытство дам взяло верх. Им казалось, что тут, наверное, кроется нечто необычайное, таинственное, и они стали уговаривать Марсо принять пакет, на что он, наконец, и согласился. Это был ящичек, переданный нантским палачом своему реннскому товарищу по профессии, для вручения адресату. По вскрытии ящика, в нем оказались маленькие золотые часики, которые mademoiselle Анжелика де-Мелье, в знак благодарности, завещала своему покровителю. «Бедная девушка, – воскликнул генерал, при виде этого сувенира, – я обещал ей, что она останется жива!» и слезы покатились у него по щекам. Только тут узнал Марсо о печальной кончине своей protégée. Для присутствующих это была трогательная сцена, которая, впрочем, вызвала еще сильнейшую любовь и уважение к молодому человеку.

Таким образом, при всем ничтожном оттенке своей романтичности, эпизод с вандейской девушкой озарил романическим отблеском жизни молодого человека, столь богатую геройскими подвигами и прекрасными гуманными чертами. Личность его была крайне симпатична; во всех поступках своих, посреди развивавшегося кругом одичания нравов, он проявлял столько великодушие и благородства, что добился признания своих достоинств и высокого уважения даже со стороны своих противников и врагов. Ко всему этому прибавилась еще трагическая его кончина, постигшая его 27 лет. Сколько раз стоял он в бою с открытой грудью перед лицом врага! Но не в сумятице битвы пал он, нет, – его сразила пуля из-за утла. Поэтому становится вполне понятным, что у гроба молодого героя друг и недруг стояли с глубокой скорбью.

При отступлении армии Журдана Марсо был смертельно ранен пулей, пущенной в него из засады. Его привезли в Альтенкирхен. Журдану надо было двинуться далее, и он оставил там тяжело раненого Марсо, предварительно исходатайствовав от наступавшего на них австрийского генерала, чтобы с Марсо не обращались, как с военнопленным. Предусмотрительность эта была излишней, так как раненый чтился австрийцами не менее, чем среди французов. Едва последние успели отступить, как к Марсо явились генералы из неприятельской армии с засвидетельствованием полной к нему симпатии. Трогательно было видеть, как старый австрийский генерал Брай пожимал руку молодому герою и отечески старался успокоить его. По прибытии своем в Альтенкирхен эрцгерцог Карл застал Марсо уже умершим от своей раны. Эрцгерцог поспешил в покойному в сопровождении Беллегарда, Шмидта и Мака, с тем, чтобы выразить свое сожаление оставленным Журданом при Марсо французским докторам и адъютантам о том, что он не застал их командира в живых. Затем тело было отправлено в Нейвид с военными почестями в сопровождении австрийских войск. Чтобы попасть в Нейвид, пришлось проехать через австрийский лагерь. Начальник эскорта, согласно военному обычаю, распорядился, чтобы сопровождавшим французам были завязаны глаза. Но Брай, прибывший на встречу со своим генеральным штабом для отдания последней чести по-войному, приказал снять повязки, оказав тем самым павшему противнику особую почесть. При вступлении на Нейвидский мост тело было передано французским офицерам. По совершении этой церемонии генерал Край обратился в генералу Гарди, принявшему тело, с просьбою сообщить ему о дне погребения, дабы он мог распорядиться насчет приостановки враждебных действий на это время.