Николай Черкашин - Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты

29 июня 1915 года в районе Городецкого маяка взорвался на мине шедший в Архангельск финский пароход «Урания» с грузом динамита и бензина.

Печальный список пароходов, подорвавшихся на немецких минах в Белом море, рос с каждой летней неделей 1915 года. Вслед за «Уранией» отправились на дно английские транспорты «Твейлэит», «Друмлойсон», «Арндель», груженные углем и лесом, подорвались русская парусная шхуна «Николай» и норвежский углевоз «Лисекер», затем снова англичанин — пароход «Мадура» с русской пшеницей и льном в трюмах...

Плавучие немецкие мины наносили ощутимый ущерб российскому и союзническому мореходству на главной северной коммуникации. А тут еще в районах Ледовитого океана, прилегающих к горлу Белого моря, появились германские подводные лодки. С волнением читаю телеграмму, отбитую подполковнику Кашинцеву со Святоносского маяка 6 августа 1915 года: «Капитан пришедшего парохода “Бетти” имеет подобранного тяжело раненного человека с английского парохода “Гродно”, уничтоженного германской подводной лодкой U-422. Требуется немедленная медицинская помощь».

11 августа 1915 года на стол начальника разведотдела штаба главнокомандующего 6-й армией легла такая телеграмма:

«По уверениям рыбаков-промышленников, мины эти разбросаны каким-то норвежским пароходом, идущим с грузом в Архангельск. Штабс-капитан Петров».

Этот же штабс-капитан Петров составил архангельскому генерал-губернатору обстоятельный доклад, весьма красноречиво характеризующий охрану водных районов близ Архангельска и Мурмана.

«Специально командированный в Белое море агент отделения сообщил: охраны Кольского залива абсолютно нет никакой ни на берегу, ни на море, а потому легко и безнаказанно возможна постановка мин, и пароходы, приходящие в Семеновские острова с грузом для новостроящейся железной дороги, могут быть потоплены и загородят фарватер, чем лишат на сравнительно большое время возможности подвоза необходимых для постройки материалов и провианта рабочим.

На островах Паное у входа в горло Белого моря, по заверениям лица, хорошего осведомленного о положении на островах, возможен склад германских мин, острова эти не обследованы».

Русский консул в Финмарке Цур-Милен срочно сообщал своему шефу — министру иностранных дел Сазонову — ценную информацию, которой поделился с ним английский вице-консул в Нарвике Гэнер: «В местах появления германских подводных лодок находящимися поблизости английскими тральными пароходами был замечен в отдалении какой-то сомнительный пароход, окрашенный в черный цвет, который, как Гэнер склонен был думать, может быть грузовым судном, имеющим на борту запас минерального топлива для снабжения им подводных лодок, представляя собой как бы плавучую базу для последних. Цур-Милен».

Угроза русскому и союзническому судоходству на Севере возросла до такой степени, что Морской Генеральный штаб в докладе императору Николаю II за февраль 1916 года вынужден был констатировать:

«Императорским Морским Министерством получены агентурные сведения, что наше тяжелое положение (из-за отсутствия надлежащей охраны на севере) известно неприятелю. Противнику также известно, что возле незащищенного мурманского побережья находится 20—30 судов, ждущих перехода в Архангельск.

В Кольском заливе (Александровск и Семеновы острова) сосредоточены грузы совершенно бесценные, среди которых одних только ружей свыше 700 000 штук, и удачно выполненной операцией противник может сразу уничтожить вооружение целой почти 3/ 4-миллионной армии».

Учитывая опасность, генмор еще 5 августа 1915 года перебросил из Вологды в Архангельск для охраны Беломорья две подводные лодки — «Дельфин» и подводную лодку № 2.

Оба корабля практически были небоеспособны и почти всю войну простояли в Архангельском порту. 3 мая 1917 года командующий флотилией Северного Ледовитого океана уведомлял генмор: «Штаб полагает считать подводные лодки “Дельфин” и № 2 непригодными для боевой службы».

В конце 1916 года появилась реальная надежда заполучить итальянскую субмарину. Завод «Фиат» построил для отечественного флота серию больших лодок, так что нужда в малых, надо полагать, отпала.

«4 декабря 1916 года. Секретно. Справка морскому министру

Морской Генеральный штаб полагал бы желательным вышеупомянутую подводную лодку по приемке ее отправить с нашим уже личным составом на Север для защиты Кольского залива.

Для осуществления этой операции представляется наиболее желательным назначение командиром лодки № 1 старшего лейтенанта Ризнич».

Резолюция морского министра: «Согласен».

В один прекрасный день сотрудница архива положила мне на стол две тоненькие папки: вахтенный журнал подводной лодки «Святой Георгий» и послужной список старшего лейтенанта И. Ризнича.

Жадно листаю личное дело командира «Святого Георгия» — фотографии нет, как нет ее в архиве вообще. Скупые анкетные данные. Первым делом ищу сведения о рождении. Вот они: «Ризнич Иван Иванович, из дворян Киевской губернии, православный, родился 19 января 1878 года». Все сходится! И отцу в год рождения сына было 37 лет. Выходило, что командир «Святого Георгия» вел свой род от «пушкинского» Ризнича и что он в самом деле приходился великому французскому романисту внучатым племянником.

Испытываю почти физическое блаженство от того, что круг замкнулся. Кажется, уже третий круг в розысках по делу «Святого Георгия».

Читаю послужной список дальше: «Окончил Морской кадетский корпус Действительная служба началась в 1895 году в Черноморском флотском экипаже. Через четыре года — вахтенный начальник на эскадренном броненосце “Синоп”, затем ревизор на минном крейсере “Гридень”, ревизор и водолазный офицер на крейсере 1-го ранга “Память Меркурия”».

В 1902 году — помощник начальника водолазной школы. В Русско-японскую войну «за труды по обстоятельствам военного времени» награжден орденом Св. Анны III степени и светло-бронзовой медалью «В память 200-летия Гангутской победы».

Молодой офицер тянется к знаниям, посещает лекции Военно-юридической академии.

В декабре 1907 года Ризнич круто меняет службу — переходит в только что созданный учебный отряд подводного плавания.

Как отмечал в служебной аттестации Ризнича командир 8-го флотского экипажа: «В службе сего офицера не было обстоятельств, лишающих права на получение знака отличия беспорочной службы». Тем не менее 3 июля 1908 года Ризнич был уволен в запас. Почему?

Прежде чем найти ответ на этот вопрос, я решил съездить на родину моего героя. Может быть, там помнят его, может быть даже — но это была уж вовсе дерзкая надежда, — там живет кто-нибудь из его потомков, дальних родственников? Еду в Киев...