Михаил Строганов - Азбука жизни. Вспоминая Советский Союз

Одним из самых интересных детских проектов стал предваряющий киносеансы короткометражный юмористический киножурнал "Ералаш". Запущенный в производство в далеком 1974 году, он должен был ненавязчиво воспитывать подрастающее поколение, являясь чем-то вроде рассказа пионервожатого или поучительного наставления от авторитетного старшеклассника.

Однако, задуманный как аналог взрослого сатирического киножурнала "Фитиль", детский "Ералаш" очень быстро избавился от менторского тона и стал не только разговаривать с детьми живыми голосами сверстников, но и показывать истории, действительно "имеющие место быть" в жизни. Не удивительно, что дети не только доверяли увиденному в "Ералаше", но и любили веселые истории иной раз больше, чем последующее за ними кино или мультфильмы.

Все, кому довелось бывать в пионерских лагерях союзного или республиканского значения, непременно встречали кого-нибудь из "звезд" киножурнала, а слышали многочисленные истории о том, как повезло сняться в кино, как весело проходили съемки, а также позавидовать белой завистью тому, что "конфет, пирожных и лимонада" было сколько захочешь!

Наше детство действительно напоминало ералаш, но не столько киножурнальный, а ералаш в значении самого слова, обозначающим наряду с беспорядком, путаницей и неразберихой, бесконечное разнообразие сладостей (смесь разнородных засахаренных фруктов), а так же неазартную игру недорослей XVIII века.

Советские дети 1960-70х годов жили фантастически намешанными представлениями, в которых коммунистическая идеология органически соседствовала со сказками народов мира, научная фантастика перемежалась с язвительной фельетонной сатирой, а всеобщее увлечение индейцами и мушкетерами шло рука об руку с представлениями "дворовой романтики". Совсем как в "Балладе о борьбе" Владимира Высоцкого:

Прошли года, "книжные дети" повзрослели и пошли по дорогам своих жизней. Но и сегодня, встречаясь с "детьми 60х и 70х", несмотря на весь "ералаш жизни" вижу, какое это необыкновенно интересное и многогранное поколение.

Потому что людям, выросшим с убеждением, что им "море по колено", а "горе не беда" и с настоящими житейскими трудностями справиться тоже возможно.

Все лучшее — детям.

Под этим лозунгом прошли и 1960-е, и 1970-е, и даже 1980-е годы XX века. И это были не просто громкие заявления с "высокой трибуны", а непреложный закон, которого придерживались и которому верили "от мала до велика". Даже те, кто застал времена "развитого социализма" самым краешком своей биографии, с уверенностью подтвердит, что этот лозунг воспринимался вовсе не политически, а как естественное правило жизни.

Подавляющее большинство людей, вне зависимости от их должности, искренне считало, что "Мы живем для детей". Эти слова одинаково искренне звучали и на собраниях трудовых коллективах, и в веселом кругу "тесной компании", и в задушевном кухонном разговоре "за жизнь". Поэтому детские праздники неофициально приравнивались к праздникам государственным, приобретая общенациональное значение.

Одним из таких детских праздников в СССР стал Новый год, который больше нигде в мире не имеет к себе подобного трепетного отношения.

Повсеместно Новый год — всего лишь очередная дата "юбилея календаря", сверка ритма жизни с астрономическими часами, повод для новых планов и дел.

Для нас же новогодние дни означали наступление пусть краткого, но ослепительного в своей фееричности времени сказки. Причем сказки не придуманной, а ставшей наяву былью.

Если мой уважаемый читатель не застал того времени в разумных летах, то для лучшего "прочувствования" адресую его к просмотру советской киноклассики. "Ирония судьбы, или с легким паром!" (1975 г.) и "Чародеи" (1982 г.) — наглядная иллюстрация тому, как новогодняя сказка не только приходит в жизнь, но и становится самой жизнью.

Эта нерушимая вера "в волшебство Дедушки Мороза" была действительно столь глубоко укорененной в коллективном сознании советского человека, что сравнить ее можно только с архаичной мифологией. Видимо так устроен человек, что несмотря на господствующее научное мировоззрение и царящий в жизни технический прогресс, душа его по-прежнему жаждет чуда.

Главным символом этих сбывавшихся чудес была, есть и будет разукрашенная мишурой и одетая в гирлянды сияющих огоньков ставшая волшебной обыкновенная лесная ёлка, каких и не сосчитать на наших просторах.

Мне было интересно узнать, откуда "растут иголки чудес" у советской ёлки и почему ее значение столь велико. Не потому ли, что сама ель напоминает нам что-то родное и скрытое от посторонних глаз, что она приходит в наши дома, как соль родной земли?

Сама история "главного новогоднего символа" похожа на судьбу выбившегося в люди человека из народа. Рассказ о том, как самую обыкновенную и ничем ни примечательную ёлочку "взяли из лесу", привези в большой зал, нарядили, украсили, превращая в ослепительную красавицу, очень напоминает сказку про Золушку, оттого по духу очень близка трудовому народу.

Пожалуй, только в советском "фольклоре" ёлка из новогоднего и рождественского атрибута превращается в живой и самостоятельный персонаж.

Первыми наделять новогоднюю ёлку человеческими чертами стали классики советской детской литературы. У Маршака ёлка еще напоминает скорее домашнего питомца, который сначала грустит по родному лесу, а потом принимает свой новый дом и обретает в нем друзей:

Корней Чуковский шагнул намного дальше и придал ёлке уже совсем человеческие черты, превращая ее практически в сверстника детворы: