Сергей Катканов - По ту сторону Псоу

Порою отдыхающие, возвращаясь из Абхазии, начинают рассуждать: «Абхазы — вот такие, и ещё вот такие». Да неужели мы думаем, что на пляже можно увидеть настоящих абхазов? Это пена. Это, мягко говоря, не лучшие, да и не типичные представители народа. Для абхаза, даже проживающего в курортной зоне, шляться по пляжу, это всё равно, что для европейца гулять по кварталу красных фонарей — нечто постыдное, вызывающее общественное осуждение. Представьте себе человека, который никогда в жизни не пробовал пива, сделал из кружки глоток пены и теперь рассуждает, что такое пиво.

Мне рассказали про одного абхаза, который вырос в деревне и до 15-ти лет не видел моря. Нам в это трудно поверить. Море от деревни было километрах в тридцати, а он никогда там не был. В России, очевидно, не найти деревенского подростка, который живет в тридцати километрах от города и ни когда не был в городе. В Абхазии всё по–другому. Горная деревенская Абхазия и городская приморская — это две разных Абхазии, они очень слабо соприкасаются. Зачем деревенскому мальчишке на море? Что там хорошего? Что там вообще делать? А в деревне дел не переделать ни когда — труд с утра до вечера. Вы думаете, тот мальчик вырос дикарем? Совсем наоборот. Он получил высшее образование в престижном вузе. Значит неплохо его учили где–то там в горах, в деревенской школе. Вы думаете горные абхазы далеки от цивилизации? Нет, они далеки от территории разврата. Они — носители другого типа цивилизации. Приморские абхазы — это уже немножко не тот народ.

Крохотная Абхазия резко делится на разные миры не только вдоль, но и поперек. Гал — это вам не Гагра, и Очамчира это вам не Пицунда. А Ткуарчал — совсем не Сухум. Чем отличаются Бзыбская Абхазия от Абжуйской Абхазии? Наверное, это лучше бы объяснять не мне, поскольку я даже не уверен, что правильно написал слово «Абжуйская». Я лишь хочу сказать, что нам, едва прикоснувшись к одному из многих абхазских миров, не стоит думать, что мы имеем об Абхазии хоть какое–то представление.

Нам это трудно понять. Россия, не смотря на гигантские размеры, ментально куда однороднее. Русский из Калининграда не так уж сильно отличается от русского из Благовещенска, хотя между ними — бесчисленные тысячи километров. А гальский абхаз может куда сильнее отличаться от бзыбского абхаза, хотя между ними и двухсот километров не будет.

Я сейчас знаю об Абхазии уже достаточно, для того, чтобы понять одну простую вещь: я ни чего не знаю об Абхазии. Люблю, к примеру, читать абхазские газеты и уверяю вас: уровень абхазской журналистики очень высок. Здесь столько умных талантливых журналистов, сколько у себя на родине я не назвал бы. С многими из них я лично встречался, и они оказались интересными собеседниками. Могу назвать своих любимых абхазских журналистов: Виталий Шария, Изида Чаниа, Инал Хашиг. Они из того мира, в котором журналисту требуются интеллект и талант. Когда–то так же было и в России, но у нас уже всё по–другому. Журналистика превратилась в территорию шакалов, где кроме наглости и беспринципности ни какие качества больше не требуются. В том числе и поэтому — абхазский мир это мой мир.

Но здесь есть очень большое «но». Если вы решите, что дыхание абхазской журналистики — это дыхание абхазского общества, вы впадете в большое заблуждение. Тиражи газет здесь всегда были очень маленькие, и они постепенно превращаются в микроскопические. В последний раз я уже обнаружил на некоторых газетах тираж — 1000 экземпляров. Это называется «приехали».

Абхазские газеты — это по–существу газеты сухумские. Даже на Новом Афоне, а ведь это город, да к тому же всего 20 км от Сухума, газеты не продаются. Значит, не берут. И в самом–то Сухуме газеты продаются лишь в паре киосков и одном книжном магазине.

Да, в Абхазии проживают всего примерно 240 тыс. человек. Это население среднего русского города. Но в любом среднем русском городе тираж газеты тысяч в пять будет считаться очень маленьким, а здесь — максимальные тиражи — до двух тысяч, и всё равно не все раскупают.

Получается, что абхазские журналисты пишут для горстки сухумской интеллигенции, их аудитория исчисляется сотнями человек. Это очень маленький мирок, в котором лично мне хотелось бы жить, но до которого, кажется, нет дела всей остальной Абхазии. Об этой стране нельзя судить по её газетам.

И вот я думаю: случись какая–нибудь заваруха, как поведет себя Абхазия в целом, Абхазия как таковая? Как об этом судить, если даже поверхностный взгляд улавливает существование многих разных Абхазий? Но ведь что–то же должно быть общее у них у всех?

Русский мир

На каком языке говорят абхазы, когда русских нет рядом? Я не раз слышал, как в моем присутствии абхазы говорили по–абхазски. Это понятно, ребята шифруются, благо у них есть такая возможность. Но мне так же много раз доводилось слышать абхазские разговоры меж собой на русском языке. А это значит, что для абхазов русский язык — не просто способ общения с русскими. Это их второй родной язык.

Все основные абхазские газеты выходят на русском языке. Лишь в некоторых случаются несколько текстов на абхазском. Кажется я видел только одну газету на абхазском языке, но и в ней были русские тексты.

Тогда следующий вопрос: а на каком языке абхазы думают?

Помню, декабрист Михаил Лунин писал в своём дневнике: «Мысли приходят мне в голову иногда по–русски, иногда по–французски, религиозные мысли — чаще всего по–латыни». Вот трагедия русских интеллектуалов XIX века — они думали по–французски, а Лунин к тому же перешёл в католицизм и начал думать по–латыни. Родная речь, уже переставшая быть для него родной, требовалась ему крайне редко, для обращения к какому–нибудь уряднику. Осталось ли в нем хоть что–нибудь русское? Осталось. Бесспорно. А сколько — взвесить невозможно. Нет таких весов.

Но это трагедия маленький оторванной группы интеллектуалов, и суть этой трагедии именно в оторванности от собственного народа. Но абхазы–то все говорят по–русски. Это выбор всего народа. И всё же вопрос остается: в какой мере абхазы думают по–абхазски, а в какой мере по–русски?

Конечно, сухумский журналист, который каждый день пишет по–русски, и думать начинает уже преимущественно по–русски. Структура мышления становится русской, а значит и ценности — русские. И разговаривая с ним, вы будете чувствовать, что он — такой же, как вы, что вы с ним ни чем не отличаетесь. И тогда вам покажется, что все эти разговоры о том, что «абхазов невозможно понять» — не более, чем красивые слова. И ни кто вас не будет разубеждать. И вы начнете писать про Абхазию глупость за глупостью. Потому что вы видели только русскую часть абхазской души. И это реальность. Но главного вы не видели.