Л Володарская - Первый английский цикл сонетов и его автор

Такова вкратце не совсем обычная судьба женщины XVI в., которая, возможно, является прототипом добродетельной возлюбленной Астрофила.

В истории сонетного цикла вообще, а тем более английского, роль темноглазой Стеллы очень важна. Открывая галерею женских персонажей английской лирической поэзии, т. е. стоя у истоков национальной традиции, созданная Сидни Стелла мало похожа на уже сложившийся традиционный тип идеализированный и почти бесплотный - итальянских циклов. Стелла благочестива, предана своему долгу, "честь-тиранка" не позволяет ей ответить Астрофилу взаимностью, но она, как и Астрофил, человек земной: Стелла любит, и отказ от счастья дается ей также в жестокой борьбе с самой собой (песнь восьмая). Сидни, рассказывая о постепенном развитии любви Стеллы, дает свою героиню уже с заданной нравственностью. С самого зарождения своей любви к Астрофилу Стелла обречена на "скорби безбрежные и томленья безнадежные". Однако ее добродетель зиждется не на мечте о райской любви, не на христианской догме, а на каком-то высшем понимании своего земного долга.

И все же идеальная "говорящая картина Поэзии" в цикле - Астрофил, а не Стелла. Ее добродетель не завоевана в муках. Нет второго условия создания идеального персонажа, нет ответа на вопрос "как?" По-видимому, в этом причина, что Сидни к розово-голубой палитре портрета Стеллы добавил другие краски, которые придают ей живость и очарование и совсем не вызывают желания сетовать на то, "что лучшая из пьес // Идет в нарядах столь пустых словес" (сонет 51). Не вызывает сомнения, что поколебавшая традицию Стелла предшественница великолепного женского портрета в "Сонетах" (1609) У. Шекспира.

* * *

В "Защите поэзии", обозревая состояние современной ему английской лирической поэзии, Филип Сидни писал: "Что до наружности Поэзии, или слов, или... языка Поэзии, то с этим еще хуже. Почтенную сладкоголосую даму красноречие вырядили или скорее раскрасили как куртизанку..." {См. наст, изд., с. 209.}. Дальше он развивает свою мысль: "...у многих малообразованных придворных более звучный слог, нежели у некоторых ученых мужей, и причину сего я вижу в том, что придворный следует в своих занятиях Природе и потому (хотя он того и не знает) поступает в согласии с искусством, но не в зависимости от него, тогда как другой, прибегая к искусству, дабы явить искусство, а не скрыть его (как надлежало бы сделать), бежит от Природы и воистину извращает искусство" {Там же, с. 212.}. Главное очарование сиднивских творений заключается, как совершенно верно утверждает в своей книге Дж. С. Николс, "в искренности, в изменчивости интонации, в остром уме и юморе автора" {Nichais Y. G. The Poetry of Sir Philip Sidney: An Interpretation in the context of his Life and Times. Liverpool, 1974.}.

В сонетном цикле Сидни тоже довольно часто возвращается к проблемам заимствований, простоты и естественности поэтической речи. Как правило, он избегает поражать читателя необычными словами или оборотами, употреблять архаизмы и неологизмы, а также многосложные слова, довольствуясь самыми простыми и короткими, которых может быть до десяти в десятисложной строке:

With how sad steps, o Moone, thou climb'st the skies.

(Сонет 31)

или

"Fool", said my Muse to me, "Look in thy heart and write..."

(Сонет 1)

Тем не менее лексика сонетного цикла чрезвычайно разнообразна. Здесь и обиходные слова, и термины, которые отныне с полным правом войдут в английский поэтический язык: военные, юридические, политические, спортивные. Мир сиднивских интересов широк, и это отразившись на словарном составе его сочинения, в немалой степени обогатило "говорящую картину Поэзии", а также повлияло на национальный поэтический язык в целом.

Для "украшения" стиха Сидни пользуется всего двумя приемами. Во-первых, составными эпитетами из двух или более слов. Прием этот был для английской поэзии новым, и хотя считалось, будто Сидни перенял его из французской поэзии, сам он писал, что английский язык "особенно блещет соединениями двух-трех слов вместе, будучи в этом близок греческому и выше латинского, а это соединение суть совершенство любого языка" {См. наст. изд., с. 213.}. Поэтому можно предположить, что у Сидни были и другие источники познания составного эпитета как поэтического приема. К сожалению, его не везде удалось сохранить при переводе сонетов и песен на русский язык. Например, в сонете 31 в пятой строке мы читаем: "Long with Love acquainted eyes", тогда как в русском стихотворном переводе эта строка звучит иначе. Во-вторых, инверсией. При этом в более поздних стихотворениях чаще встречается инверсия, которая служит у Сидни двоякой цели: она и придает поэтической речи музыкальность и одновременно несет важную эмоционально-смысловую нагрузку. Так, в сонете 11 Астрофил заключает свое обращение к Любви следующим образом, с помощью инверсии выделяя и противопоставляя друг другу слова "красы наружной" и "сердце":

И чем в лучах красы наружной греться,

Не лучше ль, глупая, в ее проникнуть сердце?

Вплоть до середины XVI в. английской поэзии был в основном свойствен свободный ритм стиха. Например, последователи так называемой лидгейтской школы вообще не соблюдали равномерности ни в количестве слогов, ни в их расположении, ни в ударениях. Однако в середине XVI в. положение коренным образом изменилось. В трактате Джорджа Гаскойна (1525?-1577) "Некоторые наставления" (1575), где он подводит итог проевропейским изменениям в английской поэзии, истинно поэтическим признается ямб как единственно возможный стихотворный метр и только один способ соединения слов в строке точный отсчет ударных и безударных слогов и одинаковое расположение цезуры в каждой строке. На первый взгляд кажется, что Сидни, воспитанный на европейской традиции, как никто другой много сделавший в области ознакомления английской поэзии с поэтическим богатством континента, тоже придерживается подобных взглядов. Но и здесь Сидни отнюдь не был слепым подражателем.

Правда, среди ранних произведений Сидни встречаются такие, которые написаны ямбом не менее правильным, чем это было общепринято, но их немного. Что касается песен, то здесь, помимо инноваций в ямбе, Сидни делал попытки экспериментировать и с другими размерами античного и современного европейского стихосложения. Он был первым поэтом, практически доказавшим возможность использования в английском стихосложении хорея, который появляется у него вначале в "Некоторых сонетах", а потом уже в цикле "Астрофил и Стелла", где шесть песен написаны именно хореем. Это те песни (вторая, четвертая, восьмая, девятая, десятая, одиннадцатая), в которых рассказывается о важных событиях в истории любви Астрофила и Стеллы.

Необходимо также отметить, что Филип Сидни впервые после долгого перерыва вернул английской поэзии женскую рифму {В сонетах Сидни использовал лишь мужскую рифму.}, которой он довольно часто пользовался. Встречаются в его песнях и дактилические рифмы. Причем Сидни, как правило, интересовали не только новые рифмы сами по себе, но и их разнообразные сочетания.