Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

В стройную систему все эти словарные определения функций псевдонимов не складываются; с одной стороны, они слишком общи, отражая лишь приблизительно реальные мотивы применения псевдонимов; с другой стороны, зачастую объединяются явления категориально различные и, наоборот, разделяются явления категориально одноплановые. Здесь не место разрабатывать строго выдержанную таксономию функциональных типов псевдонимики [56]. Подход, примененный в настоящей статье, – это анализ высказываний самих писателей в их деловой переписке, где говорится о мотивах применения ими определенных псевдонимов. Речь пойдет о писателях русской эмиграции первой волны. Текстовую базу составляет в основном опубликованная редакционная переписка двух эмигрантских периодических изданий – газеты «Сегодня» и журнала «Современные записки» [57].

На основе результатов предпринятого анализа можно будет, как представляется, сделать некоторые обобщающие выводы – в частности, относительно специфики мотивов употребления псевдонимов в русской эмигрантской среде двадцатых и тридцатых годов.

Хотелось бы начать именно с обобщающего наблюдения по поводу категориального разграничения функций псевдонимов. Важнейшим критерием тут является характер соотношения настоящего имени (автонима) и псевдонима в плане утаивания или, наоборот, неутаивания тождества носителя псевдонима. Зачастую псевдонимы принимаются с целью скрыть – по всевозможным мотивам – тождество пользователя; с другой стороны, многие псевдонимы употребляются отнюдь не для скрытия личности их обладателей, а с целью, так сказать, расширения личностной сферы. Другими словами, зачастую псевдонимы призваны не столько утаивать, сколько умножать тождество носителя.

Поясним эту мысль цитатой из письма поэта К. Д. Бальмонта к редактору газеты «Сегодня» М. С. Мильруду от 26 октября 1930 г. Восстановим контекст: речь идет об одной из статей Бальмонта для газеты, подписанной псевдонимом Мстислав; на просьбу редактора подписать статью собственным знаменитым именем Бальмонт ответил:

никакие читатели не имеют ни малейшего права посягать на желание писателя подписываться псевдонимом, как никто не может читать чужие письма. И почему бы не вспомнить при сем, что каждому читателю отлично известно многое, напр., Андрей Седых не Андрей Седых, а Яков Цвибак, Алданов есть Ландау, Литовцев есть Поляков, а Поляков-Литовцев есть еще что-то 3-е и 4-е, и так же Дон-Аминадо, и так же Лоло и т. д., и т. д. [58]

Публикаторы поясняют: «Статью эту Бальмонт подписал псевдонимом, которым обычно пользовался в тех случаях, когда в статье шла речь о нем самом. […] Желание редакции видеть под статьей подлинную фамилию автора (что придавало больший вес выступлениям газеты) вынуждало Бальмонта быть более сдержанным в самовосхвалениях» [59]. О данной функции псевдонима речь пойдет ниже; здесь же для нас важно справедливое, в общем, замечание Бальмонта, что настоящие имена носителей псевдонимов зачастую хорошо известны. Функция этих псевдонимов – создание литературного имени, литературной маски, отделяющей профессиональную писательскую деятельность данного лица от других общественных занятий или от его частной жизни.

Нередко у писателя имеется не одна такая литературная маска. Малоизвестный писатель Павел Калинин предлагал редакции «Сегодня» свое сотрудничество в письме от 24 июня 1931 г., сообщая: «Мой литературный псевдоним П. Нагорный для романов , а для прочих произведений Петр Прозоров» [60]. Зинаида Гиппиус упоминает в письме к М. М. Винаверу от 2 мая 1923 г. оба аспекта – как наличие ряда литературных масок, так и разную степень их известности: «Все мои литературные имена – псевдонимы. “Лев Пущин” несколько менее известный, нежели “Ант. Крайний” и “З. Гиппиус” – вот и все» [61].

В дальнейшем, однако, будут рассматриваться случаи употребления псевдонимов, коренным образом отличающиеся от функции литературного имени, т. е. псевдонимы, используемые с целью (полного или прозрачного) утаивания настоящего имени.

Проанализируем для начала следующий случай. В письме И. И. Фондаминского к М. В. Вишняку от 8 апреля 1929 г. обсуждается вопрос о публикации произведения автора, скрывшегося за псевдонимом «С. Сокол-Слободской»:

Слободского я предлагаю взять – Степуну он очень понравился. Имени автора мне знать не надо. Если один из членов редакции знает имя автора и гарантирует, что это имя нас не компрометирует, то это всё, что нам надо. Этот узус часто практикуется, обычно практиковался у нас в партии – почему же он нам оскорбителен? [62]

Кому принадлежит псевдоним «Сокол-Слободской», неизвестно и едва ли будет когда-либо выявлено, если даже редакторы напечатавшего его журнала этого не знали. Из каких побуждений Сокол-Слободской не напечатал своей повести под собственным именем, неизвестно. Совсем другой вопрос, по каким мотивам он выбрал именно такой, а не другой псевдоним. Функция для автора тут, несомненно, в создании именно некоего «имиджа» русскости-перерусскости, но внешняя функция в данном случае – это именно скрытие тождества.

Обсудим случаи применения псевдонимов с целью более или менее прозрачного (или мнимого) утаивания настоящего имени. Существует много приемов, чтобы добиться эффекта «полускрытия» собственного имени: наиболее распространенные это употребление криптонимов (т. е. инициалов и прочих сокращений имени и / или фамилии), затем использование одного лишь имени или одного лишь отчества, превращение имени или отчества в фамилию (Александр или Александрович становится Александровым и т. п.); впрочем, вопрос о такого рода приемах – чрезвычайно продуктивных в рамках русскоязычной словесности – относится не столько к прагматике, сколько к поэтике псевдонима.

Приведем один случай тематизации применения криптонима. Генерал Добровольческой армии В. В. Чернавин, предлагая редакции газеты «Сегодня» в середине мая 1937 г. статью о советском маршале М. Н. Тухачевском, сообщал:

Для меня было бы приятнее подписать статью только инициалами. Для Вашего осведомления сообщаю, что в настоящее время я состою членом Ученого Совета Русского Заграничного Исторического Архива в Праге, в прошлом – Генерального штаба генерал-майор. Конечно, упоминать об этом в печати нельзя [63].

Налицо тут, с одной стороны, намерение автора отделить свою основную профессиональную деятельность от деятельности литературной, но, с другой стороны, и стремление сделать свою подпись разгадываемой, по крайней мере для определенного круга лиц.

Еще один прием неполного завуалирования настоящего имени – это выбор псевдонима, фонетически созвучного автониму. Так, экономист Б. Д. Бруцкус подписал одну из своих статей, опубликованных в журнале «Современные записки» (1937. №. 57), псевдонимом «Б. Бирутский». В письме к редактору журнала В. В. Рудневу от 10 августа 1934 г. Бруцкус сообщал: