Виктор Криворотов - Русский путь

В общественных структурах, в которых доминирует корпорация, мы обнаружим идеологию корпоративной лояльности, послушания, исполнительности и в конечном счете безответственности. Корпоративному обществу соответствуют корпоративная идеология и мораль.

Сегодня мы на таком переломе, когда корпоративная идеология и мораль, существовавшие в строго очерченных общественных ячейках, узурпирующие права и интересы личности, разваливаются на наших глазах. Не потому, конечно, что «плохие» начальники не «обеспечили» коммунизм, где все дадут без всяких прав и интересов, нет. Реальность в том и состоит, что превращение

России в индустриальную державу, потребовавшее столь резкого повышения уровня образования народа, создало новую личность, которая с большим трудом удерживается в рамках корпоративной идеологии. Удерживается во многом из–за боязни общественного порицания и отсутствия реальной альтернативы. Отсюда и двойная мораль, которая совершенно естественно совмещается в одном человеке, — мораль индивидуалистическая и мораль корпоративная.

Загнать народ назад в корпорацию возможно лишь в том случае, если его окончательно лишить альтернативы и вновь пропустить через концлагеря.

Опасность двойной морали велика, поскольку в рамках идеологических установок корпоративизма расцветают пышным цветом пещерный индивидуализм и шкурничество, совершенно немыслимые Ни в одной цивилизованной западной стране. Многие наши соотечественники — эмигранты последнего времени, сформировали на Западе достаточно нелестный образ «советских» — тех, кто не выполняет своих обязательств (возможно, они и неспособны их выполнить), не уважает законы, склонен к насилию, мошенничеству. В известной степени это, конечно, преувеличение, которое связано с возникновением обычных в таких случаях этнокультурных противоречий, однако же какое–то рациональное зерно здесь есть. Недаром, как известно, некоторые наши зарубежные соотечественники уже завоевали себе всеобщее уважение той же американской мафии тем, что, став неотъемлемой ее частью, полностью игнорируют все и всяческие моральные нормы, а также, что немаловажно, — и законы.

Странный этот феномен можно объяснить тем, что индивидуализм в рамках корпоративной идеологии не имеет прав на существование, а, значит, никак не регламентируется и как бы «не замечается». Корпоративная мораль действует только в случаях, когда есть заинтересованные — например, когда кооператоры больше зарабатывают, а прочим завидно. Однако же все эти «прочие» тихо разворовывают все, что есть в колхозах, на заводах, покрывая при этом друг друга, обеспечивая всеобщее ничегонеделание, то есть занимаются тем, за что в рамках «растленной и безнравственной» буржуазной идеологии полагается сидеть за решеткой.

Из вышесказанного можно сделать вывод: буржуазная идеология — это одна из форм негрупповой или некорпоративной идеологии, которая направлена на личность. В этом смысле ее уместно назвать персоналистической идеологией, помогающей социализации личности, сочетающей интересы отдельного человека с интересами общества. У нас же на пути к товарному рынку подобное осуществится, видимо, не очень скоро…

Установки коммунизма, официальные идеологические установки за последние 70 лет вполне удобно вписались в корпоративную мораль, очистив ее от позднейших наслоений, и придав ей новый импульс развития. Эта же мораль, дополненная адекватным видением мира, его пониманием (в рамках официальной доктрины), и соответствующими ценностями, стала весьма эффективной общественной идеологией, поскольку заменила обветшавшую прежнюю, базирующуюся на скомпрометировавших себя принципах самодержавия, православия и традиционно–монархически понимаемой народности.

Заметим, что эта идеология осознавалась как коммунистическая, а не как корпоративная и национальная, то есть как идеология общечеловеческая, универсальная, а не частная, отражающая интересы корпоративного государства, вооруженного русской национальной идеей. Это позволяло не только тиражировать ее за рубеж, но и прежде всего активно способствовать процессу консолидации внутри страны в полном соответствии с классическим мессианством Москвы — Третьего Рима, почти ликвидировав — на какое–то время — раскол между государством и обществом, который начиная с XVI века зиждется, по словам Н. Бердяева, на подозрениях народа, что под личиной мессианских интересов Третьего Рима все более и более явственно выступают интересы государства.

В существующей расстановке политических сил достаточно четко прослеживается линия «Восток» и «Запад».

Если в прибалтийских республиках и в Закавказье доминируют леворадикальные настроения, связанные с представлениями об экономической свободе, то в России ощутима праворадикальная тенденция, предусматривающая закрытие кооперативов, контроль за ценами и доходами, переход к чисто директивным методам, вплоть до возможного возвращения старых принципов планирования и управления. Ставку на поддержку праворадикальной тенденции делает партийно–бюрократический аппарат.

Сложившийся зыбкий баланс социальных сил общества во многом поддерживается лишь авторитетом Президента СССР. Однако этого уже недостаточно для того, чтобы предотвратить столкновения возникших национальных группировок. Пока что эти столкновения идут в русле насущных проблем перестройки: во что верить, куда идти и что делать. Возникновение же народных фронтов в крупнейших славянских республиках грозит дестабилизацией ситуации.

Ожидать согласия по меньшей мере наивно, а Великая Дружба есть не что иное, как очередная фигура самоодурманивания, изобретенная штатными идеологами. Развитие событий, однако, показывает, что общие интересы есть, и состоят они в том, что, даже раскачивая лодку, никто тем не менее не хочет, чтобы она опрокинулась.

Взаимное согласие такого рода можно назвать негативным компромиссом, и в определенных условиях оно может привести к политической стабильности, подобно тому как под угрозой ядерной конфронтации мир удерживала стратегия взаимно гарантированного уничтожения.

Стабильность негативного компромисса в условиях сегодняшних проблем может обеспечить только продуманная политика сильного центра, играющего роль балансира интересов как «левых», так и «правых» национальных группировок. Да, но какие силы могут помочь консолидации сильного центра, если сегодня все достаточно неопределенно? Думается, что роль системообразующего элемента сильного центра в настоящее время может играть просвещенная часть партии и аппарата, способная завоевать доверие не только национальных группировок «левого» или «правого» толка, но и таких крупных общественных институтов, как армия, МВД, КГБ. Кроме всего прочего, нельзя упускать из виду и тот факт, что в сознании масс степень законности нынешних властных структур по–прежнему намного выше, чем любой из возникших ныне группировок и образований. Объясняется это тем, что тот же партийно–государственный аппарат, отождествляя себя в течение 70 лет с политической системой нашей страны, сформировал подобное о себе представление и у советского народа.