Валерий Брюсов - Данте – путешественник по загробью

Не только страшные зрелища наводили на него ужас, но малейшая неосторожность могла ему стоить дорого. Так, напр., ему хотелось бы обнять храбрых воинов-флорентийцев, Гвидо Гверру, Альдобранди и Рустикуччи (Inf. XVI, 37 sqq.), но он видит, что, приблизясь к ним, он сгорит или, по меньшей мере, будет жестоко обожжен окружающим их пламенем («mi sarei bruciato e cotto»). Когда приходится путникам перелетать через бездну на спине крылатого чудовища Гериона, так как там нет иных лестниц (Inf. XVII), – сам Вергилий предупреждает быть осторожным, так как острый хвост Гериона может ранить; причем путешественник, как ни стыдно ему проявлять страх, все же дрожит невольно всем телом; потом начинается полет над пропастью, и Вергилий должен поддерживать своего трепещущего (timido) спутника, чтобы тот не упал прямо в огонь (ibid., XVI, 85–86, 121 alq). В седьмом кругу угрожает такое множество ядовитых змей, что у рассказчика и при воспоминании «стынет кровь» («il sangue ancor mi scipa», Inf. XXIV, 84); в восьмом – нагнувшись над пропастью, чтобы рассмотреть странное зрелище, путешественник едва не упал и спасся лишь тем, что ухватился за утес (Inf. XXVI, 44–45).

Данте отмечает еще, что путешественнику приходится не только преодолевать естественный страх пред всеми предстающими ему ужасами, но и просто бороться с трудностями самой дороги. Приходится карабкаться на крутые скалы, пробираться по узким тропкам над самыми стремнинами, дышать тлетворным воздухом. «У меня захватило дыхание», – рассказывает путешественник об одном из переходов, – «меня одолевала усталость», «я не мог более идти», «я должен был сесть» (Inf. XXIV, 26, 43–45, alq.). В другом месте (Inf. XXXIV, 8) путешественник принужден прятаться за своего вождя, чтобы защититься от пронизывающего ледяного ветра, и т. д. «Нам не приходилось думать об отдыхе», – говорит путешественник, рассказывая о конце странствий по Аду (Inf. XXXIV, 135).

Все это – только один элемент в характеристике героя поэмы. Благодаря этим чертам он представляется нам живым человеком, который подвержен обычным человеческим слабостям, и все фантастическое путешествие кажется правдоподобным и реальным. С изумительным мастерством Данте смешал чудесное и естественное. Изображая мир, доступный лишь воображению, он не заставил своего героя изумляться на каждую деталь, не похожую на земную реальность: этим он лишил бы свой вымысел правдоподобия, на каждом шагу мы сталкивались бы с невозможным. В то же время автор не позволил герою принимать все фантастическое как нечто естественное: этим он уничтожил бы реализм рассказа. Осторожной гранью Данте разделил эти два начала, и именно потому, что его путешественник по загробью порой удивляется, порой не верит своим глазам, порой приходит в ужас, – именно потому все, в целом, производит впечатление чего-то возможного. Во всем строении Дантова загробного мира, в его природе, в его жизни есть какая-то, конечно, «своя», естественность. Это не мир произвольных причуд или диких нелепостей (как, напр., путешествие на Луну лжеМюнхгаузена), это – мир, подчиненный своим «законам природы». Если принять эти законы, то все в этом мире оказывается закономерным, логично из них вытекающим. И живой человек в нем должен был чувствовать себя именно так, как герой «Комедии».

По поэме рассеяны другие черты, характеризующие ее героя, дающие нам всю его психологию, его облик нравственный, умственный и т. д. Если соединить такие черты, перед нами во весь рост встанет фигура человека, который с Данте Алигьери имеет общего почти только имя. Конечно, автор не везде смог вполне отделить себя от своего героя; местами из-за лица странствователя по загробью проступает лицо поэта. Но таких совпадающих черт меньше, чем различных, и, во всяком случае, сам Данте только формально называет таким странствователем себя, а как художник, напротив, постоянно подчеркивает характеристику героя вымышленного, существовавшего лишь в воображении. Эта особенность «Комедии» меньше всего обращала на себя внимание исследователей, историков и критиков, а она может объяснить многое и многое в творчестве, привлекающем внимание вот уже 7-ое столетие.

1920-е гг.

Комментаторы Данте, следя за символикой чисел, широко им применяемой, нашли, что это количество распределено по отдельным частям поэмы с явной последовательностью. Именно слово раига во всей «Комедии» встречается 30 раз, т. е. трижды десять, из них в «Аде» 18 раз, т. е. трижды шесть, в «Чистилище» девять раз, т. е. трижды три, в «Рае» 3 раза, т. е. трижды один. Это дает убывающую арифметическую прогрессию 6:3:1; помножая каждый ее член на три, получаем 18::9:3 (см.: G. Scartazzini. Enciclopedia Danteska. Milano, 1899). Известно, какое значение имеет число три в архитектонике «Комедии»: в поэме три части, соответствующие трем загробным царствам (Ад, Чистилище, Рай); в каждом царстве девять, т. е. трижды три отделения, именно: в Аду – девять (ЗХ 3) кругов, в Чистилище – преддверие, семь ступеней горы и земной Эдем (1+7+1=9), в Раю – семь планетных сфер, небо неподвижных звезд и primum mobile (7+1+ 1=9); в каждой части тридцать три песни (3×10+3=33), не считая вступительной, с которой всего получается 100 песен (33×3+1=100); у путешественника по загробью три вождя (Вергилий, Беатриче, св. Бернард); вначале его гонят три зверя (волчица, пантера, лев); в Дите три фурии; у Люцифера три лица; в Раю встречаются три святые жены и т. д.; наконец, каждая строфа поэмы состоит из трех стихов (терцины).