Дмитрий Притула - Не опоздать!

Господи, ведь если подумать да если отбросить подробности нашей жизни, то ведь она, жизнь, прекрасна. Да и как иначе считать, если есть на белом свете море, снег, музыка, поэзия, наконец, дружба и любовь. Да, жизнь могла бы быть замечательной, если бы мы сами не отравляли ее. Я смирился со всем — с бытом, личной жизнью и литературной судьбой, даже с неизбежностью смерти, но я никак не могу смириться с тем, что мы загаживаем и собственную жизнь, и свою родину, и свое будущее.

В двадцати шагах от моего дома Финский залив, в нескольких километрах от моего дома строится дамба. Там, где еще несколько лет назад мы играли в футбол, вонючее болото. В заливе купаются только отчаянные смельчаки. Ежедневно я вижу, как залив умирает. Я хоть что-нибудь сделал, я хоть пикнул против этого? Да, никто никому не нужен, голос слабый и неначальнический не был бы услышан, это так, и все же! Это у Мартынова «если б и никто не пикнул, все равно молчать я не могу». Очень даже могу. Как и почти все мои земляки. И молчу. Вот если тебя обсчитают в магазине или обувь не так хорошо отремонтируют — это да. Или вот что автор сгустил краски. Это тоже да.

А вот замечательный парк и знаменитый дворец. Перед ним фабрика резиновой обуви выбрасывает ядовитые газы. Причем делает это как-то гангстерски — рано утром или поздно вечером, то есть когда не работает санэпидстанция (хотя эту станцию никто и не боится, а все же). И я написал письмо, что фабрика отравляет парк (шли имена Меншикова, Петра Третьего, Екатерины Второй), правда, рядом с фабрикой жилые дома, но я нажим сделал на архитектурные ценности.

Меня пригласил мэр города, и был со мной, ничего не скажу, очень любезен, и он обещал, что эту галошную фабрику через несколько лет уберут, решение принято и вопрос, считайте, решен, он закрыт, и, пожалуй, больше писать не стоит — вопрос-то закрыт. Мэр прекрасно понимал, что никто ничего не уберет, и я это тоже понимал. Более того, он понимал, что я это понимаю. И налюбовавшись вдоволь друг другом, наулыбавшись и наговорив любезностей, мы расстались к взаимному удовольствию. Он на время отвязался от доверчивого придурка, я успокоил свою совесть. Временщики!

Еще раз возвращаюсь к письмам. И вот почему. Это даже удивительно, в чем только не видят читатели причины неблагополучия детей. В токсикомании виновата западная музыка, особенно «металл» (соответственно, требуют запретить ее), и новые танцы (требование запретить брейк), и западные туристы, особенно активно зашустрившие к нам в последнее время (соответственно, ограничить туристические путешествия). Виноват кто угодно, только не мы с вами.

И что не меньше удивляет — это поток писем с предложениями карательных мер. Конечно, главным образом, карать предлагают пьющих родителей. В резервации их надо! Наказывать сурово и даже стрелять. Или вешать. Многодетным матерям, у которых дети беспризорные, запретить рожать, делать соответствующие операции, то есть стерилизовать. Не давать им жилья. А у которых дети в интернатах, жилье, новое, хорошее, отбирать. Ну, что еще? Человек не имеет права быть начальником, если его ребенок «дышит». И все случаи предавать гласности, в газетах печатать, мол, ребенок такого-то начальника «дышит».

И опять резервации. Но уже для детей. Если убедились, что ребенок «дышит» или уже наркоман, его надо изолировать на долгие годы, чтоб не вовлекал в свои паскудства здоровых покуда детей.

Этого требуют и восьмидесятилетняя пенсионерка и молоденькая девушка-парикмахер.

Да, хрупкая беляночка с нежным румянцем на щеках настаивала — убивать их и убивать. И уточнила — стрелять. Я сперва думал, что это относится к алкоголикам, и переспросил. Беляночка даже возмутилась: родители, само собою, стерилизовать их и стрелять! Но она была сурова и к детям. Отлавливать их, несколько лет подержать взаперти, и если не исправились, то стрелять. А проку от них чуть, если в пятнадцать лет наркоманы, зато вреда много.

Господи, это как? Где ж это милость к падшим? Ведь у нее будут дети. Она будет сурова с ними или милосердна?

Тут на хирургию привезли девятилетнюю девочку с отморожениями. При осмотре увидели на теле девочки синяки. Это что? А это папа лупит ее за плохие отметки, вот в последний раз наказывал ремнем с бляхой. Сегодня, ожидая наказания, она убежала из дому в чем была. А мороз был под тридцать.

Господи, да когда же мы поймем, что только милосердие может спасти мир. Только одно оно и есть показатель здоровья общества. О, как суровы мы к оступившимся, мы требуем непременной их изоляции. И как суровы мы к тем, кто мыслит хоть чуть иначе, чем мы сами. К ним-то мы, пожалуй, всего менее милосердны. Может, все беды наши оттого как раз идут, что очень уж мы немилосердны.

Да, сейчас нам прежде всего нужны милосердие и смелость. Так наберемся смелости, посмотрим на себя внимательно и признаем, что мы не так уж примерно живем. И когда поучаем своих детей, может, задумаемся, а есть ли смысл советовать им брать с нас пример. Мы-то все суетимся, будто собираемся жить век, жадно рвем и хапаем, отважно лжем и при этом призываем детей быть честными, смелыми и трудолюбивыми. Оно и понятно, не говорить же им: лги, как я, воруй, как я, бери взятки, как я, бездельничай, как я.

Может, не станем говорить, что правда заведет нас слишком далеко? Напротив того, стремиться будем узнать о себе именно всю правду. И не станем шельмовать людей, которые эту правду говорят, и не будем бояться написанного и произнесенного слова?

Здесь мы говорим о бедах наших детей. Понятно, что беды сами собой не испарятся. Но давайте для начала увидим всю картину бедствия. Ну, к примеру, сколько в стране алкоголиков? Зарегистрированных? Незарегистрированных? Пьяниц, считающих себя здоровыми людьми, но медленно превращающихся в алкоголиков? Пять миллионов? Двадцать? Сорок? Сколько? И вообще — почему из этого делают государственную тайну? Не попытка ли это загнать болезнь внутрь? Официальная цифра — шесть миллионов. Я спросил у знакомого нарколога, почему именно шесть. Он ответил — в Америке семь, у нас должно быть хоть немного меньше. Это ли не розовощекий оптимизм?

Да, во всем мире растут алкоголизм, наркомания, преступность среди несовершеннолетних. Но разве это утешение — если всем плохо, то ничего страшного, если и тебе нехорошо?

Я не знаю, что происходит с детьми в других странах. Я знаю, что с нашими детьми — беда. И мне, как всем, хотелось бы знать, сколько у нас детей неблагополучных. Нет, не живущих в интернатах (это, конечно, известно соответствующим учреждениям), а детей недоедающих, не знающих книг, родительской любви и просто человеческого участия.

Короткая фраза из письма ветерана трех войн: «А жаль! Могли ведь! Поздно!».