Марк Алданов - Земли, люди

Судьба съ невѣдомымъ извѣстьемъ,

Какъ съ запечатаннымъ письмомъ...

Мы, собственно, такъ и не знаемъ, что онъ былъ за человѣкъ. Нѣкоторые біографы утверждаютъ, будто Рембрандтъ не обладалъ большой культурой. Въ живописи, въ смежныхъ съ ней видахъ искусства, и это возможно. На Колоніальной выставкѣ показывали Анкгорскій храмъ— настоящее чудо искусства, въ своемъ родѣ стоящее Парижскаго Собора Божьей Матери. Кто его создалъ? Дикари, — или, во всякомъ случаѣ, люди, которыхъ мы привыкли считать дикарями.

Рембрандтъ наименѣе голландскій изъ всѣхъ голландскихъ художниковъ. Вѣдь классическая голландская живопись, при всей своей правдивости, нѣсколько веселѣе, чѣмъ жизнь, — какъ классическая итальянская живопись нѣсколько красивѣе, чѣмъ жизнь, и даже гораздо красивѣе. Въ этомъ смыслѣ, Рембрандтъ — первый вполнѣ честный человѣкъ въ исторіи искусства, первый, не злоупотреблявшій красотою: онъ убавилъ красоты и въ природѣ, и въ людяхъ. Премированныя красавицы, древнія и не древнія, въ его изображеніи не выиграли. Въ Гаагскомъ Музеѣ виситъ его изумительный «Саулъ», — кто до Рембрандта рѣшился бы на такой картинѣ изобразить Давида рыжимъ некрасивымъ человѣкомъ? Кто прибавилъ бы легкое (еле замѣтное) самолюбованіе Гомеру, — въ немъ Рембрандтъ показалъ не только генія, но и «литератора». Такъ онъ писалъ и портреты своихъ заказчиковъ. Вѣроятно, поэтому онъ и умеръ на соломѣ. «Онъ видитъ въ сюжетѣ лишь мѣщанскую и вульгарную сторону»,— говоритъ Лэрессъ. То же самое говорили впослѣдствіи о Гете! «Когда дѣло доходитъ до возвышенныхъ чувствъ, онъ ихъ слегка поливаетъ грязью, чтобы не оставить ничего божественнаго въ человѣческой природѣ», — писалъ объ авторѣ «Фауста» очень близкій ему человѣкъ.

«Міръ великое крушеніе, девизъ людей: спасайся, кто можетъ», Говоритъ Вольтеръ. Чѣмъ «спасался» Рембрандтъ, мы не знаемъ. Едва ли одной вѣрой въ свое правдивое искусство. Первое впечатлѣніе отъ его живописи: этотъ человѣкъ органически не можетъ лгать, — онъ пишетъ то, что видитъ. Второе впечатлѣніе: но видитъ онъ и многое такое, чего нормальные люди не видятъ. На свой основной вопросъ: «а дальше что?» искусство отвѣчаетъ по разному, — отъ старомоднаго отвѣта: «дальше идея», до нынѣшняго (или, быть можетъ, вчерашняго): «дальше ровно ничего». Въ реалистическомъ искусствѣ Рембрандта даже мясная туша — съ тяжелой ирраціональной начинкой.

________________________

Изъ жилищъ Декарта въ Голландіи осталось одно.

Это, впрочемъ, не домикъ, а замокъ, — правда, небольшой. Онъ находится въ окрестностяхъ Лейдена и называется Эндегестъ. Стоитъ въ старомъ тѣнистомъ саду, по которому протекаетъ ручеекъ. Изъ башенъ видъ на поля. Садъ, вѣроятно, мало измѣнился съ той поры, когда здѣсь жилъ Декартъ.

Его жизнь мало извѣстна; плохо установлена и хронологія его великихъ открытій. Какія именно изъ идей, вызвавшихъ переворотъ въ математикѣ, въ философіи, въ физикѣ, открывшихъ новые пути десяти наукамъ, зародились въ замкѣ Эндегестъ, — сказать съ точностью трудно. Во всякомъ случаѣ, здѣсь, въ этихъ башняхъ, въ аллеяхъ этого тѣнистаго сада, было то, что современный философъ назвалъ «великимъ побѣднымъ торжествомъ разума на порогѣ новой исторіи». И въ самомъ дѣлѣ Декартъ, — по крайней мѣрѣ, въ этотъ періодъ своей жизни, — твердо вѣрилъ, что разумъ преобразитъ жизнь, что онъ побѣдитъ самую смерть: благодаря успѣхамъ медицины и гигіены, люди будутъ жить долгія сотни лѣтъ.

Я никакъ не думаю, что муниципалитетъ города Лейдена, которому принадлежитъ замокъ Ундегестъ, поставилъ себѣ мудреныя символическія цѣли съ дешевымъ дьявольскимъ оттѣнкомъ: профессія муниципальнаго совѣтника явно не заключаетъ въ себѣ ничего демоническаго. Однако, никакой Мефистофель не могъ бы дать этому замку болѣе изумительное назначеніе:

Въ замкѣ Эндегестъ теперь помѣщается Лейденскій домъ умалишенныхъ!

________________________

Въ пріемной докторъ окинулъ меня быстрымъ, хмурымъ, профессіональнымъ взглядомъ: зачѣмъ пожаловалъ? — Въ этотъ домъ рѣдко приходятъ безъ трагедіи: что еще, если не о себѣ, то объ отцѣ, о женѣ, о братѣ разскажетъ новый человѣкъ?

Выслушалъ меня вѣжливо, съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, безъ большого любопытства.

— Декартъ? Философъ Декартъ?... Онъ жилъ здѣсь? Не слыхалъ... Вы увѣрены, что онъ жилъ здѣсь?

—Совершенно увѣренъ.

—Никогда не слыхалъ... Очень интересно... Къ сожалѣнію, я не имѣю права впустить васъ безъ разрѣшенія директора. Вамъ придется обратиться къ нему.

Директоръ, извѣстный лейденскій психіатръ Штюрманъ, разрѣшилъ мнѣ осмотрѣть замокъ Эндегестъ. И въ замкѣ едва ли многое измѣнилось со временъ Декарта. Кабинетъ его былъ, повидимому, въ правой башнѣ: здѣсь теперь помѣщается администрація.

—Во второмъ этажѣ больные, но ихъ тамъ не много. Большая часть помѣщается въ новыхъ корпусахъ въ саду. Докторъ васъ проводитъ.

Въ большой комнатѣ со стариннымъ бревенчатымъ потолкомъ радіоаппаратъ игралъ веселую нѣмецкую пѣсенку. Ее сверху слушали сумасшедшіе. Докторъ съ улыбкой на меня смотрѣлъ.

—Васъ, вѣроятно, интересуетъ беллетристическая сторона дома умалишенныхъ? Этого здѣсь не много. Если хотите, я покажу вамъ королеву...

Корпуса въ саду. Мужчины, женщины, дѣти... Зрѣлище слишкомъ тяжелое для того, чтобы его описывать въ газетѣ. Отчего такъ много сумасшедшихъ въ этой процвѣтающей счастливой странѣ?

Небольшая комната. Десять или двѣнадцать женщинъ въ сѣро-зеленыхъ халатахъ усердно работаютъ за общимъ столомъ. Только одна, не разговаривая съ другими, сидитъ, ничего не дѣлая, на стулѣ въ углу комнаты. Это и есть королева. Полагалось бы сказать, что «въ ея глазахъ бѣгали безумные огоньки». Нѣтъ, никакихъ огоньковъ не было. Сѣдая благообразная женщина. Докторъ поздоровался съ ней, что- то сказалъ обо мнѣ по-голландски и задалъ нѣсколько вопросовъ, переводя тутъ же ея отвѣты. Она отвѣчала очень спокойно, увѣренно, съ большимъ достоинствомъ: да, она королева, ее лишили престола четырнадцать лѣтъ тому назадъ... Каждый ея отвѣтъ вызывалъ бурный взрывъ смѣха у другихъ сумасшедшихъ. Королева обвела ихъ презрительнымъ взглядомъ, затѣмъ кивнула мнѣ головой и отвернулась.

Вотъ и Рембрандтовскій сюжетъ.

—Вы удовлетворены? — съ той же улыбкой спросилъ докторъ. — Тогда пойдемъ?..

Мы вышли въ садъ. Докторъ, видимо, очень скучая, занималъ меня разговоромъ. «Бабинскій, конечно, замѣчательный человѣкъ. Однако, онъ нѣсколько устарѣлъ.. Фрейдъ? Очень выдающійся писатель»...

Изъ открытыхъ оконъ вдругъ донеслись дикіе отчаянные крики.

— Не безпокойтесь, ничего страшнаго тамъ не происходитъ: это просто кричатъ идіоты... Да, у насъ очень много больныхъ: всего около шестисотъ человѣкъ. Излечимы ли? Есть и излечимые... Большинство, къ несчастью, неизлечимо, несмотря на большой прогрессъ психіатріи. Наука очень быстро идетъ впередъ, — говорилъ докторъ, улыбаясь и ускоряя шаги. Идіоты продолжали выть въ саду Декарта.