Владимир Большаков - Война цивилизаций. Всемирный халифат вместо тысячелетнего рейха

Человек диаспоры — это либо странник, либо изгнанник, эмигрант, беженец. Его мировоззрение, сформированное в годы совместного проживания с родным народом и на его Родине, неизбежно будет чуждым той среде, в которую он волей судьбы попадает. И у его детей, если они не ассимилируются в новой среде, сохранится то же самое мировоззрение. И то же отчуждение от новой родины. Жизнь и здравый смысл предлагают ему только два выхода: либо принять правила игры, существующие в новом для него обществе, либо обособиться от него. Есть, правда, и третий путь, суть которого сформулирована в известной песне «Машины времени»: «Не будем прогибаться под изменчивый мир. Пусть лучше он прогнется под нас».

Конечно, сам по себе наш изменчивый мир под новых пришельцев, кем бы они ни были, не прогнется. Для того чтобы этого добиться, переделать этот мир под себя, человеку диаспоры придется предпринять не только индивидуальные усилия, но и бросить на это силы всей своей диаспоры. Идеальным условием перемен в этом варианте становится революционный взрыв, разрушающий все привычные скрепы того государства и общества, по которому наносится такой удар, и следующий за ним хаос. Только в этих условиях, согласно теории управляемого хаоса, обществу можно навязать свою систему ценностей вместо прежней и добиться в нем главенствующей роли. Не на это ли сделана ставка стратегами нового мирового порядка? Поделюсь в этой связи своими личными впечатлениями от увиденного и пережитого мной во Франции и других странах Европы.

Французов с малолетства воспитывают в духе уважения к закону и порядку уже не один век. В принципе, эта нация традиционно законопослушна и достаточно толерантная. С присущей французскому языку назидательной интонацией каждый француз готов научить приезжего тому, как надо соблюдать французские законы и уважать местные обычаи. Особенно убедительно такие уроки звучат в провинции, в небольших коммунах и городках, где иммигрантов обычно мало и там их не привечают. Там у человека выбор невелик: либо он впишется в местный законопослушный пейзаж, либо просто не выживет, так как попадет в тотальную изоляцию. Его даже бить не будут. Просто подвергнут такому остракизму, что он сбежит сам. Неслучайно поэтому во французской глубинке мирно живут рядом и белые выходцы из бывших французских колоний, и полностью ассимилировавшиеся потомки иммигрантов из стран Магриба (Тунис, Алжир, Марокко), но почти нет новых иммигрантов. Старую иммиграцию французским законам и обычаям обучали еще в колониях. Для новой — все это чуждо, как и вся французская цивилизация и культура с ее политесом и прочими поведенческими нормами.

Иммиграция — проблема для Франции давняя и глубинная. Сегодня более трети всех французов имеют предков-им-мигрантов, т. е. тех, кто однажды приехал в страну, чтобы обосноваться там навсегда. Все началось с того, что нации потребовалась свежая кровь, так как рождаемость во Франции была одной из самых низких в Европе. Невысокая рождаемость в стране вызывала серьезное беспокойство во французском обществе. Призыв правительства «Делать детей» («Faire des enfants!») был обращен ко всем социальным слоям и группам населения. Но и по сей день иммигранты откликаются на него гораздо активнее, чем коренные французы. Только 18 процентов новорожденных во Франции — этнические французы. Остальные — пришельцы и их потомки. Уже поэтому французы не могут быть к этой проблеме равнодушными.

Лозунг Великой французской революции «Свобода! Равенство! Братство!» прекрасен. Но свобода иммиграции привела к тому, что на равенство с коренными жителями страны претендуют и нелегальные иммигранты, и иностранцы, не имеющие французского гражданства. Иммигранты — дешевая рабочая сила, и поэтому в них француз, потерявший работу, видит источник своих бед. О каком тут братстве можно говорить?! Неслучайно в годы кризиса начала 80-х гг. одна из правых партий Франции выступала под таким лозунгом: «1,5 млн безработных означает, что 1,5 млн иммигрантов являются лишними» (Бродель Ф. Что такое Франция. Люди и вещи. Т. 1. — М., 1995. С. 180).

Характер иммиграции менялся с годами. Поначалу во Францию в поисках работы и реже — более удобной жизни ехали переселенцы из других, чаще всего соседних европейских стран. В 50-е гг. XIX в. иностранцы составляли около 1 % населения страны: 381 тыс. из 35,7 млн французов. (По переписи 1851 г. бельгийцев насчитывалось 128 тыс. чел., испанцев — 30 тыс. чел., итальянцев — 63 тыс. чел., швейцарцев — 25 тыс. чел. и представителей других национальностей — 135 тыс. чел. Большинство из них даже с трудом можно назвать иммигрантами, так как в основном это были рабочие из соседних пограничных стран, которые проживали у себя на родине, а работали во Франции (Бродель Ф. Цит. соч. Т. 1. — М., 1995. С. 184). В 1872 г. количество эмигрантов уже составляло 2 % населения, половина из которых были бельгийцами, работавшими в городах, на шахтах и свекловичных полях севера Франции (там же). Массовый приток иммигрантов пришелся на период 1885–1895 гг., когда около 1 млн иностранцев, в основном европейского происхождения, приехали на заработки. Многие работали на шахтах на севере Франции, часть обосновалась и в центральной Франции. Первыми среди них были итальянцы, которые составляли 30 % рабочих юго-востока, поляки и сербы (Павлуцкая Э. Ф. Формирование североафриканской трудовой миграции. Арабские страны Западной Азии и Северной Африки. —М., 1997. С. 57). Арабов в этом потоке почти не было. Во Франции в тот период выходцы из колоний работали в основном в качестве домашней прислуги. К 1913 г. число магрибинцев достигло уже 30 тысяч человек. А всего иммигрантов в этот период насчитывалось 3 % населения (Бродель Ф. Указ. соч. С. 184).

После Октябрьской революции 1917 г. только через Париж прошло примерно 140 тысяч русских эмигрантов. В 1926 г. население «русского Парижа» достигло почти 72 тысяч человек. Примерно столько же осело в Ницце, где традиционно селились состоятельные русские люди. Всего же, по данным Нансеновской комиссии, к началу 30-х гг. во Франции осело около 400 тысяч русских из 860 тысяч послеоктябрьских эмигрантов, т. е. почти половина. По переписи конца 90х гг., однако, только 10 тысяч французских граждан назвали себя русскими. Сейчас, правда, число их растет. Наши нувориши Францию любят и активно скупают там дома, особенно на юге, на Лазурном берегу.

Когда дела шли справно, требовались дешевые рабочие руки, и тогда поток иммигрантов приветствовался и, соответственно, увеличивался. Так было в период экономического подъема в начале 60-х — середине 70-х гг. При Ж. Помпиду и В. Жискар д'Эстене во Францию приехало наибольшее число магрибинцев. В тот же период выросло число лиц, принявших французское гражданство. В 1970 г. их число составило 35 тыс., а в 1978 г. — уже 54 тыс. чел. Каждый год 2 тыс. марокканцев принимали французское гражданство (см.: Павлуцкая Э. В. Указ. соч. С. 100). Процесс натурализации шел полным ходом. Но как только начинался спад, от иммигрантов стремились любым путем избавиться и выслать их туда, откуда они приехали. Особо с этим не церемонились. По указу от 5 июля 1974 г. иммиграция постоянных иностранных рабочих во Францию была приостановлена, а иммиграция семей прекращена до 1 июля 1975 г. Кроме того, после достижения совершеннолетия принялись высылать детей иммигрантов, ограничивался приезд родственников, ставились препоны бракам иммигрантов с местными жителями, а также пересматривались правила предоставления политического убежища (Пав-луцкая Э. В. Указ. соч. С. 34).