Валерий Сдобняков - В предчувствии апокалипсиса

В Библии сказано: три существа не оставляют следа – птица в воздухе, рыба в воде и женщина… Но в подлунном мире нет ничего непогрешимо абсолютного, кроме того, вписавший в святую книгу личную строку, надо думать, знал о женщинах нечто своё. Тем не менее, уже не сомневаясь, следует сказать, что в умах государственных мужей всевластно царит политика, прокладывая на земле несчастливый след.

Имея в виду современное состояние мира, на первый взгляд, есть как бы спокойные страны, наподобие Канады, но рядом с ней шевелятся государства с выпукло угрожающими ликами и манерами, в которых таится не библейское «око за око», а изготовленная агрессивность, неутолённая жажда военной мощностью и заговорами подчинить единой воле человечество.

Повсюду, куда шагнула нога контуженного своей особой избранностью американца, упорно и кроваво внедряется американопослушание, американомыслие, и интригами, заговорами, наконец, силой насаждается «диктатура демократии на вынос» в американской железно-пластиковой униформе, способной удушить в объятиях «свободы».

Современный мир находится сейчас в пограничном положении «или-или», и состояние тревоги и неспокойного ожидания владеет людьми.

Атомное и новое усовершенствованное вооружение, геотектоническое, биологическое, климатическое вооружение, созданное в тайных лабораториях и, скорее всего, уже испытанное в разных местах планеты – катастрофа в Японии, в просторах океана, в Мексиканском заливе, сокрушительные цунами на берегах Америки (Новый Орлеан), гибель отдельных островов, глобальные пожары, в том числе в России.

Вместе с этим, непрекращающиеся разговоры в учёном мире о возможном, в течении десятилетия, взрыве Солнца со всей солнечной системой, в связи с быстрым повышением температуры и разогрева ядра (от 27 до 50 млн градусов), загадочная гибель сотни тысяч птиц и пчёл в разных странах, возможная остановка Гольфстрима и замерзание Европы, тайна физической пустоты, угроза мирового голода… И это далеко не всё, что нависло страшной опасностью над человечеством. Люди, будьте бдительны!

B. C.В чём вы видите наше спасение? Осталась ли ещё возможность остановить надвигающуюся на человечество трагедию?

Ю. Б.Где же спасительный выход из сложившейся ситуации? Остановить надвигающуюся на мир трагедию способны лишь великая наука и все мы, земляне, вставшие на защиту человеческого существования. Как это сделать действенно сейчас и завтра? Думаю, никто из живущих ныне гениев науки точно ответить пока не сможет.

B. C.Значит, вы не верите в то, что идеи гуманизма, слово художника могут спасти современный мир? Вы не верите, что современная художественная культура способна нас вывести из тупика?

Ю. Б.Художественная культура переживает сейчас тяжёлую пору, ибо вседозволенность беспредельно царствует в так называемом художественном творчестве. Сама правда изображается вкось, ложь, без малейшего стеснения, играет на подмостках жизни роль правды; грязная аморальность с наглой смелостью надевает на себя чистые одежды морали; пошлый натурализм, скабрёзность, бессовестная порнография властвуют на телевидении, в кинематографе, на книжном рынке, выдавая себя за современную культуру.

Но всему бывает конец и, как говорили древние, одна волна уничтожает другую, а ветер меняет направление…

Но когда?..

Это интервью с известным поэтом, писателем и общественным деятелем Олегом Николаевичем Шестинским я записал незадолго до его кончины. Судьба свела нас с ним в 2003 году. С тех пор мы множество раз встречались и очень крепко подружились. Приезжая в Москву, я часто останавливался у Шестинских на их переделкинской даче. Она совсем рядом с дачами Б. Л. Пастернака и Андрея Вознесенского. После ужина мы уходили с Олегом Николаевичем на второй этаж, в его рабочий кабинет (моя гостевая комната была рядом) и там часами разговаривали о современной литературе, о классике, истории… и конечно, о войне, о блокаде, все 900 жестоких дней которой Шестинский прожил в Ленинграде. Об этом он написал замечательные, потрясающие своей правдивостью книги.

Если смотреть со стороны – О. Н. Шестинского можно посчитать баловнем судьбы. Он рано начал издаваться, и ещё совсем молодым человеком был принят в Союз писателей СССР. Затем руководил Ленинградской писательской организацией, был секретарём Союза писателей СССР по работе с молодыми авторами, объездил чуть ли не весь мир, написал десятки книг, получил множество наград – орденов и литературных премий. Но, как оказалось, за внешним благополучием много всего скрывалось. Потому это откровенное и последнее в его жизни интервью имеет свою особую цену.

Валерий Сдобняков.Вы, Олег Николаевич, своими стихами в удивительное время вошли в русскую литературу. Это были пятидесятые годы прошлого века. Только что окончилась страшная по своим разрушениям и людским страданиям, самая кровопролитная в истории человечества война. Город вашего детства, Ленинград, пережил жесточайшую, голодную блокаду. Сотни тысяч людей заплатили за это своими жизнями. Все страшные девятьсот дней вы были в городе – жили в нём, вместе со всеми голодали, мучились от холода… Но минули жестокие испытания. На смену им в вашу жизнь вдруг вошли стихи. Как же это произошло? Что за люди вас тогда окружали? Кто были вашими учителями, наставниками в поэзии? Вообще, что за литературная атмосфера была в городе на Неве, когда увидела свет, пришла к читателям ваша первая книга стихов?

Олег Шестинский.Судьба моя сложилась так, что ещё во время занятий в литературном кружке в ленинградском Дворце пионеров я стал писать (не хочу хвастаться, но это было именно так) очень хорошие стихи. Я их до сих пор ценю как одни из лучших своих стихов. Хотя мне было, когда я их сочинял, всего-то лет пятнадцать. Руководил этим кружком очень интересный писатель, ныне, к сожалению, почти забытый Глеб Хмельницкий. Он проявил ко мне особое внимание, потому что ему нравились мои юношеские опыты в поэзии. А о чём мог писать тогда юноша? Невольно прорезывалась в стихах, нарастала в них тема России. Трагической России. Как же иначе. Заканчивалась война. Наши родные, отцы и братья ещё где-то очень далеко от Ленинграда проливали свою кровь. Для того, чтобы представить, какие строки тогда рождались в моём сознании, что я не хвастаюсь, высоко оценивая их, прочитаю одно стихотворение той далёкой поры.