Александр Щербаков - Белый Пим Чертово Ухо

— О-о, пимокаты прибыли! — воскликнул Максим поощрительным тоном, и все мастера тотчас повернулись на его ГОЛОС. Ванька узнал их — Семен Гужавин, Прохор Филимонов, Викул Тютюкин…

— Пополнение? Давай, давай, а то верстаки пустуют. Вот перемрем скоро, и валенка в деревне никто сделать не сумеет, — горласто закричал из дальнего угла длинный и сутулый Прохор.

— Теперь их не заставишь валенки работать, все больше к ручке, к бумажке тянутся, — усмехнулся бородатый Викул. — Вон у меня племяш с техникума приедет, по хозяйству палец о палец не ударит, сестра Аниска одна горбится. А этот чуть проснется — сейчас за гитару. Да хоть бы играл, а то лупит с плеча по струнам «трень-брень, трень-брень», будто шерсть на лучке бьет, и базлает, как под ножом: «Вы хрынцузской стырыне, н-на чужый планети»…

— Может, мы сами виноваты, к делу их вовремя не приучаем, — сказал Максим. — Ни к технике, ни к другому ремеслу.

И чтоб пресечь дискуссию о лености современной молодежи, махнул ребятишкам:

— Подходи ближе. Начнем урок по пимокат-ному делу.

Минька стал рядом с отцом, а Ванька — в торце верстака, где лежали граненые железки, похожие на напильники, но только с гладкими гранями. И палки — вроде коротеньких бит для игры в городки.

— К нам поступает от застильщиков вот такой застил, — развернул Максим огромный пухлый валенок, который впору был бы разве что слону. — Мы скручиваем его вот эдаким макаром, перевязываем бечевкой и опускаем в чан с горячей водой. Чан перед вами. Он у нас, как домна, всегда под огнем. А потом — смотрите…

Максим вытащил из чана застил и, налегая всем телом, стал мять его и прокатывать. Это больше походило не на стирку, а скорее на то, как мнут и прокатывают тесто для пельменей.

— Затем его снова мочим в чане и снова бросаем на верстак, вон как сейчас делает Викул Иванович.

Ванька взглянул на соседний верстак и увидел, что Викул Тютюкин действительно бросил на полотно верстака темный, ворсистый комок, который тотчас развернулся и задымил паром, как зимний новорожденный ягненок.

Волоокий Викул подмигнул ребятишкам и добавил в продолжение Максимовой лекции:

— Только теперь обрабатываем не голыми руками, а прутом, — он показал четырехгранный железный стержень, тонкий, почти Острый по концам, потом положил его на застил и стал катать. Он так усердно ездил прутом по застилу, что тот выгибался рыбиной, выброшенной на берег.

— После стирки прутом внутрь валенка вставляем вот такую круглую палку, — сказал Максим Иванович, — пимокаты зовут ее — балка, В носок тоже проталкиваем маленький каточек, называемый катарулькой. И начинаем катать вот этим чугунным рубчатым вальком» вроде того как раньше, когда еще мало было в деревне утюгов. И так до тех пор, пока валенок не станет валенком.

Максим положил перед ребятами пару мокрых валенок, плоских, будто по ним проехали дорожным катком.

— А как узнать, что валенок готов? — спросил Минька отца.

— Обычно пимокат определяет, ладно ли простиран валенок, просто на ощупь. Вот пощупайте. Если он стал плотным, жестким, если он, как говорится, заремнел — значит, готов.

Ванька пощупал теплое и мокрое голенище раздавленного валенка и действительно почувствовал, что оно «заремнело», то есть стало упругим.

— Теперь самое трудное. Валенок надо посадить на колодку. Дело, повторяю, ответственное. Принеси-ка, Минька, из сушилки катанок с колодкой.

Минька небрежно откинул заложку мятой жестяной дверцы, сунул руку в темное нутро куба и вытащил настоящий катанок, только он был немного лохмат и из голенища его торчал протезом деревянный обрубок. Минька сунул катанок Ваньке и тот от неожиданности чуть не выронил его — столь тяжел был он. Максим подхватил «небритый» катанок, поставил на пятку, покрутил туда-сюда, будто любуясь им:

— Да, дело, говорю, ответственное. Требует не только сноровки, но и тяма, вкуса то есть. Не тямлишь, не микитишь — лучше не берись за насадку. Всю прежнюю работу на нет сведешь. Фасон катанка во многом зависит от колодки. За хорошей колодкой всегда погоня, как за хорошей книжкой. Бывает, что и в очереди стоишь. Мастера, чтоб сделать добрую колодку, встречаются теперь крайне редко. Да и раньше они табунами не ходили. Мастер всегда редок. Тут должен быть талант, нюх особый. Не зря пимокаты хорошего колодочника почитают не меньше, чем музыканты — мастеров по скрипкам. Вот у нас в Таскине, к примеру, до сих пор охотятся за петуховскими колодками. Их несколько чудом сохранилось у старых катальщиков. Откуда такое слово — «петуховская колодка»? А жил когда-то в Каратузе, когда еще Каратуз и райцентром не был, некто Петухов, мастер, который из березовой болванки мог выточить наилучшую колодку. Без единого изъяна. Как говорится, отвечающую всем требованиям. А ведь никаких чертежей у него не было. Ничего — кроме чутья. Петухов давно помер, а колодки его живы.

Однако колодка еще далеко не все. Плохой катальщик, хоть распетуховскую колодку ему дай, фасонистого валенка не сделает. Валенок еще нужно как следует насадить на ту колодку. А уж тут полняком дело зависит от твоего умения и вкуса. На молодую ногу простирает пожестче, на старую — помягче. Для парня обязательно сделает завороты, хотя бы самые простые — вниз. Вон как у Миньки. А бывает заворот и двойной, и даже тройной: широко — вниз, потом поуже — вверх и еще раз вниз. Теперь бы такое, пожалуй, показалось смешно, да ведь мода — дело переменчивое. А в деревне она еще нередко и своя, местная. Вот я, примерно, как был парнем, нашивал катанки с тремя заворотами, у нас это называлось «чертово ухо».

— А Ларихин Минькины назвал «чертово ухо», — сказал Ванька.

— Слыхал звон, да не знает, где он, — усмехнулся Максим.

— Теперь на рубцы, — нетерпеливо подсказал Минька.

— Точно. Насаженный на колодку валенок последнюю шлифовку проходит на рубцах. Вот видишь, как будто стиральная доска из дерева? — обратился Максим к Ваньке. — Это и есть рубцы. Они делаются обязательно из лиственницы, которая не боится сырости, даже вроде бы прочнеет от нее, костенеет.

— Ну, теперь осталось катанок как следует просушить. В пимокатке есть специальная камера — сушилка, В домашних условиях лучшая сушилка — русская печь. Заложишь валенки с вечера, когда чугуны уже вынуты, но еще не совсем остыли угли в загнетке, — к утру готово дело. На одну-две пары запас тепла в печи всегда достаточный… Потом высушенный валенок палят на огне. Прижигают ему ворс, как поросенку. Потом обрабатывают пемзой, пока поверхность не станет ровной, гладкой.

— Видал пензу? — спросил Минька у Ваньки.