Газета Завтра Газета - Газета Завтра 612 (33 2005)

Официальный статус молокане получили 22 июня 1805 г. по указу Александра I.

200 лет назад неграмотные крестьяне Тамбовской и Воронежской губерний Мотылев, Лосев и Журавцев пришли в Санкт-Петербург с прошением, которое составил сын священника Семен Уклеин, и передали эту бумагу Императору. Спустя десять дней Сенат издал указ "О свободе вероисповедания молокан и духоборцев".

За двести лет молокане пережили периоды и гонений, и расцвета своей веры. Так, в царствование Николая Павловича многие верующие были выселены в Сибирь, иные бежали на Кавказ.

Далекий предок автора этой заметки, ровесник Пушкина, крепостной крестьянин Иван Антонович Фефелов, жил в Тамбовской губернии и исповедовал молоканскую веру. В 30-е годы ХIХ века он со своей семьей и четырьмя другими молоканскими семьями под покровом ночи покинул свою деревню и двинулся на Юг. Основал на Кавказе новую деревню — Ивановку, которая вскоре стала многочисленным и процветающим русским поселением на Кавказе (ныне это райцентр на территории Азербайджана). Сейчас молокане рассеяны по всему миру, но компактно проживают на территории республик Закавказья, Ставропольского края и Тульской области.

Московская община духовных христиан-молокан была зарегистрирована в Москве в 1990 году, впоследствии прошла перерегистрацию в соответствии с новым законом. Однако, в отличие от эмиссаров разнообразных пришлых (в том числе и "тоталитарных") сект, у наших молокан дела в российской столице так и не наладились. Привычное чиновничье хамство и практика бесцеремонного обращения с гражданами России коснулись и молокан, которых столичный мэр оскорбил и откровенно "кинул" (более точного слова для действий Лужкова подобрать нельзя). Дело было так: после распоряжения мэрии о предоставлении земельных участков под строительство культовых зданий молокане обратились в комитет по связям с религиозными организациями правительства Москвы с просьбой выделить им небольшую территорию в Москве для строительства своего молитвенного дома. Поначалу их прошение было удовлетворено, для молокан был определен участок на окраине Москвы в районе Царицыно. Ветхое деревянное здание бывшей ветлечебницы 1949 года постройки подлежало сносу, и руководство общины утвердило на зарезервированном участке проектное предложение для строительства двухэтажного молельного дома, потратив на это непростое дело многие-многие месяцы всяческих согласований и 150 тысяч рублей.

Молокане Москвы и Подмосковья начали сбор средств собственно для строительства. Но тут случилось непредвиденное. Открывая новое здание ветлечебницы, Лужков громогласно пообещал восторженной толпе любителей животных и местных руководителей, что старое здание и участок, на котором оно расположено, будет передано клубу любителей животных "Юный зоотехник". Это заявление Лужкова было воспринято в префектуре как распоряжение, и московская община молокан, шесть лет добивавшиеся для себя крова, осталась ни с чем.

Председатель совета общины Яков Васильевич Евдокимов горько сетует на то, что московские власти предпочли верующим согражданам собак, кошек и канареек, и что до Императора всероссийского двести лет назад было "достучаться" куда легче, чем до московского префекта в наши дни.

Волюнтаризм московского мэра давно стал притчей во языцех. Одно его распоряжение может перевесить все московские и федеральные законы, решения любых общественных и экспертных советов (что прекрасно видно на примере разрушения гостиницы "Москва").

В случае с молоканами кому-то может прийти на ум, например, такая мысль: Лужков выказывает свои духовные предпочтения, отстаивая православный облик Москвы и занимаясь борьбой с сектами. Но тогда почему лужковская Москва буквально наводнена экзотическими оккультными центрами, сайентологическими группами и откровенными сатанистами?

Ответ на вопрос достаточно прост и лежит не в плоскости религиозных исканий: московское начальство мало волнуют духовные проблемы, но главным критерием всех истин для них по-прежнему остаются деньги.

Молокане недостаточно богаты и не опираются в своих действиях на влиятельные международные структуры, именно поэтому им ничего в Москве "не светит".

В то, что Лужков станет лучшим другом юных зоотехников, как-то не верится. Скорее всего, на месте хибары бывшей ветлечебницы, на выделенном для молокан участке, появится не Дом кролика, но, как всегда неожиданно, громадный комплекс элитного жилья, квартиры в котором займут представители нетрадиционных для России конфессий.

ОТЦЫ И ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА

Василий Дворцов

Василий Дворцов

ОТЦЫ И ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА

Глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой заявил, что подаст в суд на своего непосредственного начальника, министра культуры Александра Соколова, так как министр обвинил своего подчинённого в том, что тот действует против интересов России практически в любом вопросе.

Похоже, что в столице назревает культурная контрреволюция, ибо низы не могут, а верхи не хотят жить по-старому. В столице назревает. А в провинции?

Происходящее в наши дни в театрах и на концертных площадках очень напоминает поведение дрянного мальчишки перед клеткой с запертым в ней могучим зверем: со сцены, через рампу, в замкнутый без антракта зал тычутся палки и бросаются фантики, корчатся рожи, делаются неприличные жесты и выкрикивается ... "ненормативное". А оплёвываемый и задираемый туго пыхтит, моргает затекающими кровью глазами, и терпит, обречённо терпит, понуря голову к переминаемой в пальцах программке, наверху которой чёрным по белому "Государственный... Академический...". "Аида" в телогрейке, клон Достоевского, пионерка-проститутка на 60-летие Победы, канкан под Мусоргского — ну, что, не нравится? А что ты можешь в ответ? Гадёныш, всё более возбуждаясь, похоже, уже и не знает, что бы ему ещё такого вытворить, чем зацепить и унизить, как бы ещё опробовать свою безнаказанность. "Ни-че-го! Ничего-то ты не можешь"! — И кривящаяся рожица Плохиша "триумфно" сияет "золотой маской" Крошки Цахеса: "Бархатная культурная революция будет продолжаться"!

А начиналось всё лет семнадцать назад, когда Ветер Перемен взметнул над подмостками пылевой вихрь актёрского бунта, как-то удивительно слаженно вспыхнувшего против режиссёрской тирании от Москвы до самых до окраин. Народные и заслуженные, ведущие и солисты, взывая к цеховой солидарности массовки, хоров и кордебалетов, проводили пламенные перевыборные собрания, под обвинительные речи и одобрительные свисты срывая с классово ненавистного худруководства звёзды и эполеты "застоя" и "сталинщины", обвиняя режиссёров, хормейстеров, хореографов и дирижёров во всех тяжких, и с профсоюзным свистом гоня их за ненадобностью в освобождённом от "худсоветизма" демократическом искусстве. "Мы наш, мы новый ... кто был ничем..." — гремело со всех сторон, и, если в СССР практически каждый театр имел в штате двух режиссёров — главного и очередного, да ещё какое-то количество дипломированных специалистов мытарило министерства требованиями трудоустройства, то уже к середине девяностых в более чем трёхстах отслеженных мною Российских театрах оставалось едва ли три десятка профессиональных постановщиков спектаклей. Остальные то ли сбежали через подземный ход в Англию, то ли оказались расстреляны из бутафорских наганов. Но ещё ранее, такой же, разве что менее громкий, "качественный" переворот прокатился по высшим учебным заведениям культуры, где, опять же, оставленные в живых профессиональные педагоги, в лучшем случае, затаились в виде "рабов" у именитых руководителей курсов.