Александр Жигарев - Анна Герман

- Да говорите вразумительно, - прервал голос в трубке, - что вам надо?

- Моя фамилия Герман, Анна Герман, я артистка Жешувской эстрады, я была бы очень вам признательна, если бы вы разрешили мне присутствовать у вас на занятиях в консерватории...

Анна вдруг почувствовала себя какой-то беспомощной и униженной. Ей показалось, что пани Янина сейчас швырнет трубку и она услышит прерывистые гудки. Но трубка несколько секунд молчала, потом низкий голос пани Янины неуверенно произнес:

- Герман, Герман... Откуда мне знакома ваша фамилия? - И сама себе ответила: - Как же, как же! О вас же сегодня пишут все газеты. Да как! По-моему, о Карузо так не писали.

Если бы пани Янина увидела сейчас лицо собеседницы, то пожалела бы о таком сравнении. Анна побледнела, потом сделалась пунцовой, и на лбу выступили капельки пота. А на том конце провода продолжали:

- Приезжайте сегодня, сейчас же, я с удовольствием вас послушаю. Посмотрим, чего вы действительно стоите.

Анна повесила трубку, посмотрела на себя в зеркало и платком вытерла лоб. На столике зазвонил телефон. Звонил Кшивка: "Ты читала "Трибуну"? А "Экспресс"? Тебя называют выдающимся талантом... Молодчина! Привет!"

Пани Янина оказалась сухонькой, поджарой, подвижной старушкой с копной седых волос. Она дружелюбно, по-мужски пожала Анне руку и энергичным жестом пригласила ее в класс. Кроме них, никого не было, но Анна ощутила какую-то внутреннюю дрожь и скованность, а может быть, даже беспомощность.

- Пойте, - с улыбкой произнесла пани Янина.

Анна обвела глазами классные стены. Со стен на нее смотрели Шопен, Моцарт, Бетховен, Чайковский.

- Здесь? - жалобно спросила она.

- Здесь, - кивнула пани Янина.

Анне показалось, что профессор консерватории смотрит на нее со смешанным чувством недоверия и жалости. Запела она без аккомпаниатора, в нескольких шагах от облокотившейся на спинку стула пани Янины. Анна не помнила, сколько времени она пела. Она спела все, что помнила, и даже рискнула исполнить неаполитанскую песню, которую готовила для концерта. Когда она кончила, пани Янина только спросила:

- Сколько вам лет?

- Двадцать шесть, - ответила Анна.

- Двадцать шесть? - повторила пани Янина. - Ни за что не скажешь, выглядите вы на девятнадцать... - Пристально посмотрев на Аню, добавила: Вам обязательно надо учиться. Начать можем сейчас.

Эти уроки пани Янины она вспоминала потом как одни из самых счастливых и радостных мгновений жизни. Как правило, они занимались в консерваторском классе вечером, когда студенты уже закончили занятия. Аня появлялась в классе с неизменным букетиком цветов и вручала их профессору. Та ставила цветы в вазочку с водой. Пани Янина садилась за рояль, и начинались занятия.

Успех сопровождал Анну. Вступал в права природный талант, умноженный на добросовестность, на страстную влюбленность в свою профессию, желание как можно больше узнать. Она не была тщеславным человеком и к восторженным рецензиям в газетах относилась сдержанно. Ей казалось, что журналисты преувеличивают. Самое главное - не газетный фимиам, а занятия в консерватории, которые помогут ей приблизиться к профессионализму. Внимательно слушая советы пани Янины, она соизмеряла их со своими возможностями и своими творческими позициями. Казалось, что где-то в глубине памяти работает незримый фильтр, отбрасывающий все несущественное и пропускающий в ее сознание по крупицам все полезное, необходимое.

xxx

Поздно вечером, когда Анна вернулась в гостиницу, она нашла в дверях записку от Кшивки: "Когда бы ни пришла, немедленно позвони".

"Может, что-нибудь дома?" - возникла паническая мысль.

- Да не волнуйся ты так, не волнуйся, - поспешил успокоить ее Кшивка, ты родилась в рубашке, тебя определенно преследуют удачи!

Аня подумала, что, наверное, опять появилась хвалебная рецензия, а Кшивка так ценил и так боялся "акул пера". Но она ошиблась.

- Звонил Игорь Гостынский, - продолжал Кшивка. - Министерство решило предоставить тебе стипендию для поездки в Италию. Будешь учиться пению у итальянцев, пить апельсиновый сок и целоваться с Модуньо под голубым небом на ступеньках Колизея... Да! Чуть не забыл! - добавил он. - Че-рез две недели будешь петь в Сопоте!..

Трудно сказать, чему она больше поразилась, - предстоящей поездке в Италию или выступлению на фестивале в Сопоте. Если бы неделю назад кто-нибудь из знакомых сказал ей, что она будет петь на Международном фестивале эстрадной песни в Сопоте, она решила бы, что над ней просто подшутили. Но Кшивка никогда не шутил, когда дело касалось творческих вопросов. К тому же по интонации было видно, что он совсем не "забыл" сообщить ей эту новость: просто он сам волновался.

- Но поймите, - пыталась она объяснить на следующий день, - я еще никогда не пела на фестивалях! А вдруг провалюсь?

Кшивка был весел и настроен оптимистично. - Ничего, ничего, - повторял он, - все равно надо сделать первый шаг.

- А что я буду петь? - спросила Анна.

- Что хочешь! - засмеялся Кшивка.

- Может, "Танцующие Эвридики"?

- Ни в коем случае, - оборвал ее Кшивка. - Кто ее знает, эту Гертнер, это же самодеятельность... Будешь петь "Крик белых чаек"... - и он произнес фамилию весьма уважаемого композитора.

- Да, - растерялась Анна, - но ведь это фестиваль не фамилий, а песен...

- Вот что, Аня: есть вещи, в которых ты ничего не смыслишь, - переменив интонацию, по-деловому перебил ее Кшивка. - И, судя по всему, не будешь смыслить никогда. Мало ли есть хороших песен, которые сочинили пан Бацек, пан Яцек или пани Кася? Но есть другие песни, которые сочинили профессионалы, да к тому же с именем, так что...

У Ани совсем не было желания пускаться в пространные дискуссии. В конце концов, песню "Крики белых чаек" она знала хорошо, не раз пела ее в концертах. Правда, Анне казалось, что, несмотря на приятную лирическую мелодию, песне не хватало полета, экспрессии, ярко выраженного драматизма.

В Сопот они с Кшивкой приехали утренним поездом. Расположившись в гостинице, они позавтракали и поехали на репетицию. Как ни странно, Анна совсем не чувствовала волнения, как будто выступление на фестивалях было для нее привычным делом. После репетиции ее познакомили с еще одной представительницей Польши - миловидной Марией Котербской.

- Я вас уже слышала, - сказала Мария, - и вы мне очень нравитесь. Желаю вам успеха.

- А я вам, - весело ответила Анна.

К ним подошел Люциан Кыдринский, высокий, элегантный. Анна знала Кыдринского по многим развлекательным передачам. Ей нравились его интеллигентность, моментальная реакция, ироничность и прямота суждений. Кыдринский мгновенно находил контакт с публикой, причем он не старался быть "своим парнем" на эстраде. За его поведением, манерой говорить чувствовалась личность со своей позицией и убеждениями. Кыдринский подошел к певицам с блокнотом. Задал им несколько вопросов, касающихся в основном их биографий, вежливо раскланялся и удалился.