Борис Вахтин - Портрет незнакомца. Сочинения

Это было, по мнению Соловьева, одной из причин Смуты, и в низкой оценке нравственного состояния русского общества едины были, по свидетельству историка, и соотечественники, и иноземцы. Размышляли над таким состоянием русского общества многие, приведу еще слова Соловьева по поводу дел в начале семнадцатого столетия:

«Общества необразованные и полуобразованные страдают обыкновенно такою болезнию: в них очень легко людям, пользующимся каким-нибудь преимуществом, обыкновенно чисто внешним, приобресть огромное влияние и захватить в свои руки власть. Это явление происходит оттого, что общественного мнения нет, общество не сознает своей силы и не умеет ею пользоваться, большинство не имеет в нем достаточного просвещения для того, чтобы правильно оценить достоинства своих членов, чтобы этим просвещением своим внушить к себе уважение в отдельных членах, внушить им скромность и умеренность; при отсутствии просвещения в большинстве, всякое преимущество, часто только внешнее, имеет обязательную силу, и человек, им обладающий, может решиться на все, — сопротивления не будет. Так, если в подобном необразованном или полуобразованном обществе явится человек бойкий, дерзкий, начетчик, говорун, то чего он не может себе позволить? кто в состоянии оценить в меру его достоинство? Если явится ему противник, человек вполне достойный, знающий дело и скромный, уважающий свое дело и общество, то говорун, который считает все средства в борьбе позволительными для одоления противника, начинает кричать, закидывать словами, а для толпы несведущей, кто перекричал, тот и прав; дерзость, быстрота, неразборчивость средств дают всегда победу».

Вот так — писал историк о том, что было за двести пятьдесят лет до него, а видел вперед на полстолетия!

Да, в какой век не заглянешь — везде картина неутешительная, везде чуть ли не одни и те же проблемы. Вот и в семнадцатом веке мы обнаруживаем фигуры привычно знакомые, положения примелькавшиеся, проблемы те же. Даже первый политический анекдот там находим: «Московские люди сеют землю рожью, а живут все ложью» — такой был анекдот, и слышите, как хохочут в придорожной корчме диссиденты трехсотпятидесятилетней давности? Впрочем, не поленимся, послушаем нашего летописца еще, присмотримся к отступникам и беглецам:

«Надо было спешить просвещением, ибо необходимое сближение с иностранцами, признание их превосходства вело к презрению своего и своих; узнавши чужое и признавши его достоинство, начинали уже тяготиться своим, старались освободиться от него. Мы видели, что русские люди, посланные Годуновым за границу, не возвратились в отечество; но и внутри России в описываемое время русский человек решился высказать резко недовольство своим старым и стремление к новому, чужому. Около 1632 года сказан был такой указ от великих государей князю Ивану Хворостинину: „Князь Иван! известно всем людям Московского государства, как ты был при Расстриге в приближении, то впал в ересь и в вере пошатнулся, православную веру хулил, постов и христианского обычия не хранил и при царе Василии Ивановиче был за то сослан под начал в Иосифов монастырь; после того, при государе Михаиле Федоровиче, опять начал приставать к польским и литовским попам и полякам, и в вере с ними соединился, книги и образы их письма у них принимал и держал у себя в чести; эти образы и письмо у тебя вынуты, да и сам ты сказал, что образы римского письма почитал наравне с образами греческого письма; тут тебя, по государской милости, пощадили, наказанья тебе не было никакого, только заказ сделан был тебе крепкий, чтоб ты с еретиками не знался, ереси их не перенимал, латинских образов и книг у себя не держал. Но ты все это забыл, начал жить не по-христиански и впадать в ересь, опять у тебя вынуто много образов латинского письма и много книг латинских, еретических; многие о православной вере и о людях Московского государства непригожие и хульные слова в собственноручных письмах твоих объявились, в жизни твоей многое к христианской вере неисправленье и к измене шаткость также объявились подлинными свидетельствами: ты людям своим не велел ходить в церковь, а которые пойдут, тех бил и мучил, говорил, что молиться не для чего и воскресение мертвых не будет; про христианскую веру и про святых угодников Божьих говорил хульные слова: жить начал не по христианским обычаям, беспрестанно пить, в 1622 году всю Страстную неделю пил без просыпа, накануне Светлого воскресенья был пьян и до света за два часа ел мяское кушанье и пил вино прежде Пасхи, к государю на праздник Светлого воскресенья не пошел, к заутрени и к обедни не пошел. Да ты же промышлял, как бы тебе отъехать в Литву, двор свой и вотчины продавал, и говорил, чтобы тебе нарядиться по-гусарски и ехать на съезд с послами; посылал ты памяти Тимохе Луговскому и Михайле Данилову, чтобы тебя с береговой службы переписали на съезд с литовскими послами. Да ты же говорил в разговорах, будто на Москве людей нет, все люд глупый, жить тебе не с кем, чтоб тебя государь отпустил в Рим или в Литву; ясно, что ты замышлял измену и хотел отъехать в Литву, если бы ты в Литву ехать не мыслил, то зачем было тебе двор свой и вотчины продавать, из береговой службы переписываться на Литовский съезд? Да у тебя же в книжках твоего сочинения найдены многие укоризны всяким людям Московского государства, будто московский народ кланяется св. иконам по подписи, хотя и не прямой образ: а который образ написан хоть и прямо, а не подписан, тем не кланяются, да будто московские же люди сеют землю рожью, а живут все ложью, приобщенья тебе с ними нет никакого, и иные многие укоризненные слова писаны навиршь (стихами): ясно, что ты такие слова говорил и писал гордостью и безмерством своим, по разуму ты себе в версту никого не поставил, и этим своим бездельным мнением и гордостью всех людей Московского государства и родителей своих обесчестил. Да в твоем же письме написано, государево именованье не по достоинству: государь назван деспотом русским, но деспота слывет греческой речью — владыка и владетель, а не царь и самодержец, а ты, князь Иван, не иноземец, московский природный человек, и тебе так про государев именованье писать было непристойно; за это довелось было тебе учинить наказанье великое, потому что поползновение твое в вере не впервые и вины твоей сыскивались многие; но по государской милости за то тебе наказанья не учинено никакого, а для исправленья твоего в вере посылан ты был под начал в Кириллов монастырь, в вере истязан и дал обещание и клятву, что тебе впредь православную веру, в которой родился и вырос, исполнять и держать во всем непоколебимо, латинской и никакой ереси не принимать, образов и книг латинских не держать и в еретические ученья не впадать. И государи, по своему милосердному нраву, милость над тобой показали, из Кириллова монастыря велели взять тебя к Москве и велели тебе видеть свои государские очи и быть в дворянах по-прежнему“».