Андрей Ходов - Публицистика

Понятно, что для представителя правящего сословия "лоскутной" Европы, еще не вступившей в эпоху абсолютизма, российские порядки казались дикими. Власть императора Максимилиана была, в общем-то, номинальной. В Германии сплошная чересполосица, все владетельные синьоры считали себя пупами земли, а королей, в лучшем случае, первыми среди равных. А тут на тебе: "отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления". Ужас! Заставляет вассалов выполнять государственные обязанности ЗА СВОЙ СЧЕТ! Кошмар! А вассалы, вместо того чтобы устроить хороший бунт славят своего сюзерена.

Маркиз Астольф де Кюстин — убежденный роялист и гомосексуалист в одном флаконе, побывал в России во времена Николая I. Впечатления об этой поездке он изложил в книге "Россия в 1839 году". Кроме описаний типов задниц русских ямщиков и императорского двора, маркиз оставил подробнейшие (по утверждениям прогрессивной либеральной общественности) описания нравов, обычаев, порядков и политической жизни России и русских. Книга сразу стала на Западе бестселлером, выдержала около сотни изданий и была переведена практически на все европейские языки. Похоже, что российское турне сильно разочаровало французского гея: "Россия, думается мне, единственная страна, где люди не имеют понятия об истинном счастье". Маркиз умудрился заклеймить в России все: начиная от пейзажей и березок и кончая высшим истеблишментом.

Интересно другое: как он за довольно короткое время, не владея русским языком, сумел у нас столько разглядеть и понять? Ответ прост и содержится в самой книге. Большую часть своих "наблюдений" автор вынес из приватных бесед с неким русским аристократом (дипломатом и литератором князем П. Б. Козловским) и вероятно с публицистом А. И. Тургеньевым. Упомянутые господа видно не слишком стеснялись в своих оценках российской жизни. Барон Герберштейн в свое время тоже практически нигде не был кроме Москвы, зато вдоволь пообщался с князем И. М. Воротынским.

То есть варяжские гости вовсе не измышляли сами никаких русофобских злопыханий. Они честно и скрупулезно пересказали своим европейским читателям мнение высокопоставленных российских либералов о России вообще и о русском народе в частности. Так и представляешь себе, как тогдашние либеральные интеллигенты плачутся в жилетку заезжему иностранцу и взахлеб рассказывают ему о деспотичной российской власти, подлом народе, полном отсутствии прав и свобод. А иностранец сочувственно кивает. Потом они вместе начинают вспоминать и смаковать прелести европейского сервиса: чистые гостиницы без клопов, ровные дороги, фешенебельные курорты и шикарных куртизанок. Впрочем, насчет куртизанок я видимо загнул. Не та сексуальная ориентация была у маркиза.

Вывод: миф о "любви русского народа к рабству" — это наш собственный миф. Он был создан, поддерживался и поддерживается частью нашей собственной элиты.

Для полноты понимания следует еще отметить, что по реалиям того времени все рассуждения о правах и свободах относятся только и исключительно к правам и свободам правящего сословия. На права и свободы так называемого "подлого народа" и нашим и европейским элитам было совершенно наплевать. Они их и за людей не считали. Суть претензий российских либералов к собственному государству заключалась в том, что это самое государство предъявляло к элите (по их мнению) чрезмерные требования и связывало священное право пользоваться многочисленными привилегиями с исполнением неких обязанностей перед обществом. А обязанности, как легко догадаться, никому не нравятся.

По большому счету наши либералы были "правы". В том смысле, что конкретные исторические обстоятельства на протяжении многих веков вынуждали российское правящее сословие нести гораздо большую нагрузку, чем у их европейских коллег, а вот преференций они получали значительно меньше. Вот жаба всегда и душила. И наплевать на объективные трудности, геополитическую ситуацию и экономические реалии. Чисто либеральный подход: дайте мне все здесь и сейчас, а после хоть потоп. А кто поддерживает концепцию "государева тягла и службы" безо всякого сомнения является прирожденным рабом. А как иначе, если не способен понять, что его личные права и свободы гораздо важнее интересов государства?

На протяжении всего девятнадцатого века эти настроения быстро распространялись в российской элите. В результате российское дворянство получило вожделенные свободы и вольности. То есть, сохранив и расширив привилегии, сложенные с себя обязанности расписало на "подлое" сословие. Барствуя в усадьбах и проводя время на европейских курортах очень приятно рассуждать о "лукавых рабах", которые не могут оценить высокие достижения цивилизации: бунтуют, мрут, пакости помещикам подстраивают. Ну, никак не хотят обеспечить своим хозяевам такую же красивую жизнь как в Европе!

Не мудрено, что практически все известные российские литераторы того времени за редкими исключениями умудрились проехаться насчет исконного российского рабства. Причем даже те из них, которые на словах якобы радели о народе. Любить Россию и ее народ либералу хорошо издалека. Лучше всего из Парижа или Ниццы. Взять, к примеру, пламенного борца за свободу А. С. Пушкина. Напомню, поэт одно время состоял на службе отечества. В Новороссийской губернии случилось бедствие — нашествие среднеазиатской саранчи. Губернатор направил несколько мелких чиновников, в том числе и Пушкина, оценить масштабы катастрофы. Текст предписания: "Состоящему в штате моем, коллегии иностранных дел, коллежскому советнику Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александровский и, по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения учиненные для этого уездными присутствиями. О всем, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне".

Александр Сергеевич, как истинный российский интеллигент, пытается от поездки на картошку, в смысле, на саранчу закосить по здоровью. Пишет письмо в канцелярию губернатора: "Вот уже восемь лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство какого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится?".

Закос не проходит, поэт получает командировочные (400 рублей ассигнациями). Но на саранчу, ясное дело, всё равно не едет, а отправляется в имение своего приятеля, где преспокойно отмечает свое 25-летие, распивая венгерское вино и читая первую главу Евгения Онегина. По возращении к месту службы вместо отчета сдает в канцелярию дурацкие стишки: