Мордехай Рихлер - В этом году в Иерусалиме

Брат Джон — наследник традиции, уходящей аж в девятнадцатый век. В 1844-м Америка послала первых поселенцев в Палестину, аккредитовав мистера Уордена Крессена в качестве американского консула при турецком дворе и «Всей Святой земле». Крессен поселился в окрестностях Иерусалима, а через год принял иудаизм и стал Михаэлем Боазом Израэлем. В 1847-м Израэль основал сельскохозяйственную колонию «Господень виноградник» в окрестностях Иерусалима. Оперируя библейским текстами и руководствуясь своим фермерским опытом, Израэль печатал проспекты и подыскивал добровольцев для осуществления своего плана. За четыре года к нему присоединились двести американцев, из них пятьдесят два — евреи, остальные — перешедшие в иудаизм и протестанты. Колонии, появившейся до времени, не суждено было выжить, зато традиция жива и поныне.

Брат Джон, самый обаятельный из магнатов, поставил себе задачу — пополнять зоопарки Святой земли; раз-два в год он прилетает в Израиль и привозит в дар жирафа, а то и слона. Он уже вбухал тысячи и тысячи в невообразимые израильские инвестиции, но не пал духом.

— Я только что получил мой первый дивиденд в Израиле.

Ревностный читатель Библии, он вложил деньги в новый химический завод потому лишь, что Моисей, как ему помнится, сказал: «Иудея получит из земли этой богатство». Брат Джон постучал тростью с золотым набалдашником по стулу, помахал перед нами акционерным сертификатом:

— И так оно и вышло.

Мы с Гринфилдом откочевали в Маккавейский зал «Шератона», там квартет наяривал ча-ча-ча.

— Что-то мы в последнее время слишком уж разгулялись. Без всяких на то оснований. Но этой безумной стране везет. Когда стали иссякать поступления от еврейских благотворителей, начала платить репарации Германия.

— А что будет, когда и репарации кончатся?

— Очередное чудо, не иначе. Спросите брата Джона.

Во время короткого перелета в Эйлат сперва мы увидели отвоеванную у пустыни зеленую возделанную полосу, затем Беэр-Шеву. А вот между Беэр-Шевой и Эйлатом не увидели ничего, кроме песка и камней. Негев. Безрадостный призрачный пейзаж — дюны, рыжие холмы, оплетенные пересохшими руслами рек. Перед самым Эйлатом — Беэр-Ора с ее рудниками, где еще во времена царя Соломона добывали медь.

Отелем «Эйлат» управлял молодой канадец тридцати одного года Харви Гудман — он вырос на Кларк-стрит, за углом которой находился и мой дом. Гудман переехал в Израиль десять лет назад.

— Все евреи должны приехать сюда. Нас везде ненавидят.

Я запротестовал.

— Это вы бросьте. Разве вам может быть хорошо в Канаде — с ними-то? Они нас не хотят. Мне лично при них не по себе. Чтоб им.

— А вам не интересно, что и как сейчас на Кларк-стрит? Не хотели бы там побывать?

— В этом гетто? С еврейскими мамочками. Ну уж нет.

Бледный, согбенный старик опасливо приближался к нашему столу. До Песаха оставался один день, старик был представителем раввината: его направили проследить, как в отеле блюдется кашрут.

— Он мне нужен, как собаке пятая нога, — сказал Гудман. — Утопил бы его с дорогой душой. Эти подлюги, что наезжают сюда из Америки, дома о кашруте и думать позабыли, а приедут в Святую землю — подавай им кашрут, мы должны блюсти его за них.

Я пошел посмотреть, как дочерна загорелые рыбаки тянут тяжелые сети, полные пеламиды. Рыба ловила воздух, билась. Море вспенилось, быстро покраснело от крови.

Барменом в отеле «Эйлат» был еврей из Танжера.

— Я тут как-то обслуживал одного испанца, — сказал он. — Богатый. Так он мне сказал, что у себя в Мадриде был антисемитом. Я не верил, говорит, что евреи могут создать свою страну, дай, думаю, посмотрю сам, что тут и как. И вот теперь я увидел эту страну, говорит, и это чудо что такое. Ничуть не удивлюсь, если через пять лет у вас будет атомная бомба, а через десять весь Ближний Восток будет ваш. Вот только вы не евреи, вы другие. Вы сражались за свою страну, проливали за нее кровь, вы ни перед кем не отступали. А испанские евреи сражаться будут разве что за свои семьи и свой бизнес. Вы здесь другие, так он сказал, — повторил бармен с гордостью.

Во всех израильских барах, где я побывал, мне не довелось встретить ни одного пьяного, вот почему встреча с осоловелым Бернардом была чем-то из ряда вон. Мы, к сожалению, не поладили. Бернард хлопнул меня по спине, заказал нам еще по одной и сказал:

— Ничего личного, но я привык говорить напрямик. Не люблю канадцев… Канада — страна и большая, и маленькая, не больше Лихтенштейна. Вы поняли, о чем я?

— Понял. Гудман тоже не любит Канаду. И его там ненавидят.

— Знаете, почему я здесь живу?

— Не трудитесь объяснять. Потому что вы — еврей нового типа. — И я вызверился на бармена.

— Я — не Толстой, не Иисус Христос, — сказал Бернард. — Я — вонючий еврей, и мне нравится, как я пахну.

— А по-моему вы пахнете, как рыбак, паршивый рыбак.

Бернард снова хватил меня по спине.

— Я — еврей, — прорычал он. — Как Фрейд. Как Эйнштейн.

— Как бы не так. Вы не такой еврей, как Фрейд, и не такой рыбак, как святой Петр. А самый что ни на есть обычный рыбак.

— Всегда не любил канадцев.

— Ну и что, а я — канадец. Как Морис Ришар.

— Вы — вонючий еврей. Точно так же, как и я.

— Я — канадский еврей. А это значит, что я буду сражаться за свою семью и свой бизнес, будь он у меня, но не за свою страну.

— Я не говорю, что тот испанец прав, — сказал бармен. — Просто я здесь работаю.

— Так вот, скажите своему испанскому дружку-богатею, что евреи в Канаде не только за свою страну сражались, кое-кто из них сражался и за Испанию.

— Вы — ассимилятор, — сказал Бернард.

— По правде говоря, я — один из сионских мудрецов.

Закончил я этот крайне неудачный вечер в «Конце света», одном из ночных клубов Эйлата. До моего прихода туда привезли полный автобус шведов. Они потягивали пиво, а тем временем двое молодых израильских исполнителей народных песен в йеменских рубахах пели на иврите «Уведи меня назад туда, где течет Красная река»… [307] Ковбойская песня.

Англосаксонский кибуц «Гешер-а-Зив» [308] «Мост сияния» ( иврит ). раскинулся в предгорьях Галилеи, километрах в двух от Средиземного моря, в восьми от ливанской границы. В противоположном Эйлату конце страны. Перед тем как улететь в Эйлат, я договорился с таксистом, что по моем возвращении в Тель-Авив он встретит меня в аэропорту и отвезет в кибуц за сто тридцать километров: поездка приходилась на канун Песаха, а в Израиле перед Песахом такое же столпотворение, как в Канаде перед Рождеством.

— Сколько вы хотите? — спросил я водителя.

— Мы что, жениться собираемся? Нам что, раввин нужен? Вот завтра и договоримся о цене.

Мы договорились здесь и сейчас за пятьдесят израильских фунтов, то есть примерно за семнадцать долларов.