Филлип Найтли - Ким Филби - супершпион КГБ

Я прервал Филби:

— А может быть, вы скучаете по чему-нибудь в Англии?

Филби на мгновение задумался, потом ответил:

— По горчице Коулмана и вустерскому соусу «Ли энд Перрингс». В следующий раз, когда поедете сюда, можете ли мне их привезти?

Потом Филби продолжил наш разговор:

— Неужели вы не понимаете? СССР — мой дом. И хотя здесь есть свои трудности, я не променяю этот дом ни на какой другой. Я получаю огромное удовольствие от разительной смены времен года, мне даже нравится гоняться за дефицитом. Мне нравится жить здесь.

— Но вы же пользуетесь большими привилегиями, как генерал КГБ.

— Строго говоря, у меня нет воинского звания, но у меня есть генеральские привилегии.

Самое важное для меня, что в любое время я могу пользоваться первоклассным медицинским обслуживанием. Я понимаю, что так не должно быть, что эта привилегия должна быть предоставлена всем, но, честно говоря, мне, как больному человеку, было бы очень трудно отказаться от нее [33] Есть свидетельства очевидцев, что к другим привилегиям Филби был безразличен. Один из его английских родственников вспомнил вечеринку, организованную Филби, после чего они отправились в Большой театр. По окончании спектакля они безрезультатно пытались найти такси, замерзнув на 15-градусном морозе. Одна из присутствовавших возмущенно сказала: «Господи, Ким, ты генерал КГБ, тебе полагается машина с шофером, неужели ты иногда не можешь воспользоваться ею». — Прим. авт. .

Наш ужин подходил к концу. Я попросил Филби перечислить свои награды. Он принес из кабинета многие из них: орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Дружбы народов, медаль, посвященную 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, медаль за Победу над Германией, ордена Венгрии, Кубы, Болгарии. Венгерский орден Золотого меча был самым красивым, но Филби очень гордился орденом Ленина. «Это эквивалент самого высокого рыцарского знака», — сказал он мне.

Потом последовала серия вопросов, которые меня просили задать знакомые.

— Что вы думаете о Морисе Олдфилде?

— Я даже не мог подозревать о его гомосексуальных наклонностях, если они, конечно, были у него. Я был шокирован и изумлен, как госпожа Тэтчер обошлась с ним. В своей книге я сказал о нем как о «грозной личности», и действительно он был таким.

— Вы встречались когда-нибудь с Эдвардом Ховардом?

Филби посмотрел на меня в замешательстве. Я объяснил, что Ховард — это бывший сотрудник ЦРУ, перешедший на сторону СССР в 1985 году.

— Никогда не слышал о нем.

— Кто из политических лидеров сегодняшнего мира за исключением советских импонирует вам больше всего?

— Дэвид Ланге, премьер-министр Новой Зеландии. Он нашел смелость и запретил заход кораблей с атомными установками и атомным оружием в территориальные воды страны. Жаль, что я не могу сказать этого об Австралии.

Мы выпили по последней стопке виски. Я спросил Филби:

— Мы обо всем поговорили?

Филби задумался, потом ответил:

— Я хотел бы обратить внимание на одну несуразицу в вашей книге обо мне. Вы пишете: «У Филби нет дома, нет женщины, нет убеждений». Ну что ж, вы видели мою квартиру. Можете сделать собственный вывод. И если мы говорим о доме не буквально, то вокруг этой квартиры раскинулся самый большой дом в мире, более восьми миллионов квадратных миль. Нет женщины? Многие мужчины могли бы позавидовать моему браку с такой женщиной, как Руфа. Нет убеждений? Ну уж бросьте! Лишь глупец может отрицать наличие у меня убеждений!!

Филби просил держать его в курсе дел относительно публикации моего московского интервью. Когда Ким появился в советской телевизионной передаче, рассказывающей о Грэме Грине, у меня возникли опасения, что это всего лишь прелюдия к его последующим выступлениям на телевидении. Поэтому я отправил ему телеграмму, в которой сообщил, что «Санди таймc» начиная с 20 марта будет печатать серию моих статей при условии, что он отменит на время продолжение своей блестящей телекарьеры. В ответ 21 февраля я получил телеграмму следующего содержания: «С телевидением все покончено».

28 февраля я получил ответ на свое письмо, в котором просил рассказать о надписи, сделанной Грэмом Грином на книге Питера Райта, которую Грин подарил Филби. Это был один из многих вопросов, который я забыл задать Филби в Москве. Ким писал: «Мой дорогой Филлип! Я пишу в большой спешке. Наш выдающийся католический друг (Грин) был «на наших руках» в течение нескольких последних дней. С нашими вечными телефонными и транспортными проблемами мы были как на иголках. Я ничего не сказал ему о своих планах, и он любезно пообещал отваживать любого журналиста, который будет интересоваться мною.

Что касается той надписи Грина, то она гласит: «Руфине и Киму с нежными пожеланиями от Грэма и Ивон-ны. 9 сентября 1987». Поскольку его Ивонна блондинка, а ваша — брюнетка, чтобы различать, мы называем их Ивонна — брюнетка, Ивонна — блондинка. Еще одно чертовское затруднение в нашей уже и так достаточно сложной жизни!

Мы обожаем семейные реликвии. Я послал Грэму фотографии ужина с его сыном Джоном и женой Джона — Джо. Джон выглядит довольно истощенным, как будто находился на диете. Тронуты открыткой, полученной от Ивонны-брюнетки. Хотя письмо и заказное, мы получили его только через 16 дней. Прошлой осенью моя дочь Джозефина послала мне рубашку, так она не пришла до сих пор. Правда, на бандероли не было объявленной ценности.

Поздравляю вас с быстрой публикацией материала. Я еще не пробовал «главного блюда» (книги о деле Профьюмо, которую я ему подарил). Было слишком много мелких отвлекающих событий.

По тому, насколько плохо я напечатал это письмо, вы, очевидно, поняли, что я еще не «в своей тарелке». Поэтому сейчас легкий ужин — и в постель.

С наилучшими пожеланиями. Ким».

Я отправил Филби еще одну телеграмму, в которой перечислил западные журналы и газеты, перепечатавшие мои статьи, и получил на это короткий ответ: «Мои поздравления. Поражен». Но позже я выяснил, что Филби не был полностью удовлетворен тем, что я написал о нем. У него были две претензии: во-первых, мой намек, будто Филби завербовал Морис Добб, в связи с чем «Санди таймc» назвала Добба «талантливым наводчиком КГБ». Филби заметил, что неэтично так говорить об умершем человеке, который уже не может защитить себя. Он еще раз повторил, что Добб лишь направил его в Париж для работы в легальной коммунистической организации. Во-вторых, описывая его исчезновение из Бейрута, я намекнул, что англичане сами дали ему возможность уйти, тем самым умалив его собственные заслуги в организации побега в СССР.

Я собирался написать новую биографию Филби, намеревался вернуться в Москву в конце мая и поэтому отметил для себя вопросы, требовавшие уточнений. Но 11 мая пришло известие о том, что Филби скончался. Его положили в госпиталь за 2 недели до этого, и он уже поправлялся. 10 мая он позвонил Руфе, которая была у него накануне, чтобы выяснить, как она добралась до дома, гак как машина опоздала. Он был в хорошем настроении, но утром ей позвонили из госпиталя и сообщили, что в два часа ночи Филби умер.