Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Темой любопытного фильма могла бы стать как раз эта толпа, которая, по воспоминаниям почти всех очевидцев, точно так же шаталась по революционному Петрограду от митинга к митингу. Сюжетом этого фильма могло бы стать предательство толпы – поскольку всякая толпа всегда предатель: сегодня она вас возносит, завтра против вас митингует, потому что вы уже власть. Механизм поведения этой толпы Пушкин исчерпывающе описал в «Борисе Годунове», сам так и не сумев сделать окончательного вывода – есть ли силы и обстоятельства, способные эту толпу потрясти и нравственно пробудить, либо она так и будет по первому требованию кричать: «Да здравствует царь Дмитрий Иванович!» – беловая рукопись заканчивается именно так, и лишь опубликованный подцензурный вариант – словами: «Народ безмолвствует». Обычно он не безмолвствует, а дистанцируется от исторического процесса и готов кричать что угодно; если же чувствует, что возможен бунт, – не приведи вас бог видеть этот бунт тишайших людей, мигом превращающихся в бессмысленных и беспощадных.

Почему именно взбунтовался российский средний класс, в котором опять-таки полно было представителей и высшего и нижнего этажей? Потому что рокировка 24 сентября и махинации на выборах в Госдуму показа ли не столько чрезмерность и наглость власти, но прежде всего ее слабость: сильная власть не боится ротации и не прибегает к таким клоунадам, как вся эта выборная вакханалия с отсеиванием всех сколько-нибудь приемлемых альтернатив. Когда русская политика окончательно превратилась в скорбный цирк, началась серия митингов, на которых все дела лось опять-таки само и совершенно случайно. Я оказался втянут в их орбиту помимо собственной воли: пришел делать репортаж с Чистопрудного бульвара, где под ледяным дождем собирались 5 декабря, – кто-то из полиции, стоявшей у ограждения, меня узнал и спросил, не хочу ли я выступить. Я сказал, что почему бы и нет, прошел к сцене, выступил, и с тех пор понеслось. Аудитория митингов с самого начала была предельно пестрой – и в возрастном, и в имущественном, и в интеллектуальном отношении. Их численность будет расти, конечно, потому, что митинги предлагают повышение самооценки, а в отсутствии конкретного дела и внятной государственной программы будущего это самый дефицитный витамин для миллионов. Не знаю, удастся ли в итоге сменить власть, строй, парадигму, но знаю, что никакие социальные перемены в России еще не приводили к нравственным. Смысл всех протестных движений только в том, что в человеке, выходящем на площадь, вырабатывается особое чувство, а может, и особая биохимия: он испытывает гордость, счастье, умиление при виде таких же храбрых нонконформистов. Это ничего общего не имеет с радостью стаи – поскольку стая объединяется лишь для травли; это радость от преодоления собственной трусости и инерции. Только это вещество преодоления, с великим трудом вырабатывающееся в организме, и есть универсальный двигатель истории: никакой другой цели у выхода на площадь нет. И никаких специальных «выходцев на площадь» в сегодняшней России тоже нет: все эти люди – в чем и досада – поразительно быстро мимикрируют, и чем младше они – тем эта мимикрия удачнее. Это не креативный, а реактивный класс, с великолепной протеичностью, способностью к перевоплощениям: оглянуться не успеем – а они все уже верные супруги, добродетельные матери, лояльные чиновники на государевой службе (такие очень любят говорить «государев» вместо «государственный»). Конечно, некоторое количество искренних протестующих, идейных отважных борцов присутствует и на Болотной, и на Чистых прудах, но большинство даже ломать не придется: мы не зря называемся Русью – росой, водой – и принимаем форму любого сосуда. Суть России не в тоталитаризме, не в свободе, не в идеократии – а в том, что вещество, наливаемое во все эти сосуды, обладает одним и тем же набором качеств и не меняется в зависимости от формы; при свободе, несвободе, тоталитаризме, автократии, ничтожестве народ остается тем же по духу, и этого народа мы, надо признаться, не знаем. Иначе давно перестали бы тешить себя иллюзиями насчет креативного класса и честно рассказали бы историю о том, как наш сосед сначала голосовал за Путина, потом за коммунистов, потом за «Яблоко» и вот опять за Путина. Удивительное сочетание упорства и конформизма в русском патриотическом дискурсе на самом деле логично: никто не умеет быть такой упертой в своем конформизме, как Россия. Свернуть ее с этого пути – точнее, с отсутствия пути – не под силу никакому Путину, простите за невольный каламбур.

По-моему, сбылось. Креативный класс действительно отличается быстрой адаптацией ко всему, в том числе и к мерзости, и растворился, как не было. Но когда надо будет – возникнет из небытия, как гриб из-под асфальта.

На пути из аэропорта, когда гид мой, сидя за рулем, остерегал меня от поспешных выводов и давал первые указания, нас внезапно остановил человек с полосатою палкою, выскочивший на дорогу как бы из кустов. Я по неопытности принял его за разбойника, а палку его – за смертоносное оружие; к величайшему моему изумлению, гид мой ничуть не испугался, а лишь выругался без особенной злобы, вылез из машины, нащупывая бумажник, и о чем-то быстро переговорил с незнакомцем. Вскоре он вернулся за руль, иронически усмехаясь.

– Пятьсот, – бросил он мне небрежно.

– Это люди с большой дороги? – спросил я. – Что же, мы дешево отделались!

Он расхохотался:

– Иной раз чужеземец поймет все лучше коренного жителя! Да, это люди с большой дороги, и при ином государственном устройстве для ребят этакого склада не было бы другой работы, как только вычищать карманы путникам. К счастью, государство взяло их под контроль и поставило к себе на службу. Теперь они – сборщики дани.

– Бог мой, что за дань?

– Мы называем это откупом, друг мой. Пункты сбора этого откупа суть многи: почти в любом государственном учреждении вы можете заплатить сообразно своему состоянию, чтобы от вас отстали. Иногда они сами приходят проверить пожарную безопасность. Это такая игра: мы никогда не знаем, в каком виде сборщики явятся в следующий раз. Они стараются баловать нас разнообразием, понимая, что визиты их не приносят радости. Все равно как если бы зубной врач одевался то кроликом, то поросенком.

– За что же вы платите?! – воскликнул я.

– Ничего не попишешь, батенька, общественный договор, – молвил он, с нарушением всех правил обгоняя «форд». – Вы много еще увидите погремушек в нашей избушке.

Этой шутки я не понял и почел за лучшее промолчать, обозревая кроткий пейзаж за окнами.