Александр Скобов - Агония

Люди могут судить свою историю. В ней не должно быть мест, защищенных от критики. В ней не должно быть ничего табуированного, не подлежащего сомнению. Любое табуирование — инструмент обмана и манипуляции. Всегда. Другой вопрос, может ли историю судить государство. Вернее, может ли оно выносить истории приговор, который будет запрещено подвергать сомнению? То есть может ли государство выносить решение, которое будет табуировано? Однозначно нет. Любое табуирование — инструмент обмана и манипуляции. Всегда.

Можно ли запрещать подвергать сомнению решения Нюрнбергского трибунала? Сегодняшние гаагские процессы по военным преступлениям куда меньшего масштаба тянутся годами. Возможно ли было чисто технически за несколько месяцев досконально изучить и проверить на достоверность тот гигантский объем материалов, который был представлен в Нюрнберге? Учитывая, что изрядная часть материалов была собрана «русиш Гестапо» — сталинским НКВД? Даже если четверть этих материалов правдива, этого более чем достаточно для приговора, который был вынесен. Но обязывает ли это нас забыть, что «русиш Гестапо» широко использовало сфабрикованные, ложные, неправомерные, несправедливые обвинения? Должны ли мы списать на особые обстоятельства многочисленные «судебные ошибки»?

Чем оборачиваются всевозможные запреты на «отрицание», на «оправдание», на символику, демонстрирует путинская Россия. В назидание политкорректной Европе. Фашизм просто прикидывается антифашизмом. Под предлогом борьбы с фашизмом принимаются откровенно фашистские законы. А дальше охваченные административным рвением унтеры пришибеевы начинают ретушировать плакаты военных лет и убирать с полок магазинов научные исследования по истории Третьего Рейха.

Неужели члены правления Международного общества «Мемориал» и поддержавший их Борис Вишневский не понимают, что запрет на публичное прославление Сталина, которого они добиваются, если, неровен час, такой запрет введут, будет работать именно так и только так? Что провести грань между теми, кто «прямо прославляет», «косвенно прославляет», «объективно прославляет» и «льет воду на мельницу тех, кто прославляет», будет невозможно? Что сталинизм просто прикинется антисталинизмом, а вечный унтер Пришибеев останется?

Неужели члены правления «Мемориала» и Борис Вишневский считают, что только авторитарное государство и только авторитарными методами может защитить общество от распространения заразы человеконенавистнических идей? На самом деле практической пользы от всех этих запретов — ноль. Любое табуирование, хоть позитивное, хоть негативное, носит в первую очередь символический характер. Стремление к поклонению «своим» символам, как и стремление к попранию символов «вражеских» уходит корнями в самые глубинные пласты архаического, дикарского сознания. Проявления этой архаики могут быть сравнительно безобидны, пока дело не доходит до табуирования, до запретов. Где появляются любые идеологические запреты, там на месте одной отрубленной головы гидры тоталитаризма рано или поздно обязательно начнут расти две новые. От этого не застрахованы даже общества с развитой правовой культурой. Ну а как это происходит на родине унтера Пришибеева, мы все видим прямо сейчас.

Чтобы этого избежать, надо признать две вещи.

Первое. Любой самый отвратительный преступник имеет право защищаться. Имеет право оправдываться. Не признавать себя виновным. Он имеет на это право не только до, но и после вынесения приговора. Точно так же любой человек имеет право сочувствовать любому самому отвратительному преступнику. Находить для него оправдания, смягчающие обстоятельства. Считать, что его довели, вынудили и вообще все было совсем не так. И не только так считать, но и говорить об этом публично. Это базовый принцип правосудия. Отбрасывая этот базовый принцип, мы сами уподобляемся государствопоклонникам — сталинистам и фашистам.

Второе. Право на собственные убеждения, сколь бы отвратительны они ни были, — столь же неотъемлемое право человека, как право на жизнь и право на человеческое достоинство. Убеждения человека — неотъемлемая часть его личности. Право на собственные убеждения неотделимо от права их публично выражать. Лишение человека возможности выражать свои взгляды — глубочайшее унижение его человеческого достоинства, каковым обладает любое человеческое существо, даже если это такой моральный урод, как сталинист или фашист. Отказывая кому бы то ни было в этом праве, мы сами уподобляемся государствопоклонникам — людям с альтернативными нравственными способностями.

10 мая 2015 г.

Текст г-на Ганапольского не менее отвратителен, чем те книги, на запрете которых он настаивает. Когда ограничения на свободу слова вводит Украина, ее можно понять. Против Украины ведет агрессивную войну ее бывшая метрополия — имперская Россия. Войну всамделишную, а не понарошку. Войну на уничтожение независимого украинского государства. Входе этой войны агрессор оккупировал и аннексировал часть украинской территории — Крым. Российские интервенты и их пособники-коллаборационисты продолжают терроризировать украинский Донбасс. И вряд ли было бы уместно году эдак в 1942-м требовать от Кремля свободы распространения берлинских нацистских изданий в Москве. Не потому, что они могли бы реально повредить кому-либо в Москве, а просто потому, что народ такого не понял бы.

Эта война рано или поздно закончится. Закончится, когда исчезнет угроза насильственного расчленения украинского государства извне. Эта угроза исчезнет лишь вместе с российской имперской квазигосударственностью. Именно квазигосударственностью. Любое государство рождается из бандитскомафиозных группировок. Это знает любой археолог, копавший курганы племенной «братвы». Но только российское имперское государство так на этой стадии и осталось. И открыть дорогу к следующим стадиям развития общества может лишь радикальное территориально-политическое переустройство областей на построссийском пространстве. Рано или поздно оно произойдет. И тогда война закончится. И военная угроза исчезнет. И все идеологические ограничения на свободу слова в Украине тоже исчезнут. Может быть, не сразу. Может быть, за это придется побороться. Но так будет.

Однако г-н Ганапольский пишет вовсе не о вынужденных ограничениях на свободу слова в военное время. Он считает, что в любом государстве в любое самое мирное время должны быть запрещены «злобные книжки». Книжки, в которых, может, и нет чертежей Маутхаузена и Освенцима, но «выстраивается идеологическая конструкция оправдания вседозволенности и агрессии». Книжки, в которых «авторы унижают какую бы то ни было страну, не считают ее страной вообще, призывают эту страну уничтожить и ратуют за войну с этой страной».