Отар Кушанашвили - Не один

Моя Жанна…

Мы летели в Киев, она раздала автографы, сфотографировалась со всеми, отлучилась в деликатную комнату. И я, пакостник и шпион, подсмотрел в записной книжке вот это (помню точно, потому что по ее возвращении открылся, схлопотал подзатыльник, и мы эти записи обсуждали): «Интересны мужчины с будущим, но интереснее женщины с прошлым», «Гении и хороший вкус не всегда ходят об руку», «Очень не хватает людей, излучающих магнетизм».

Понятно, чем ее покорил Шепелев и почему ее любимцем числилось расхристанное чудо по имени Jamiroquai (британская группа. – Ред .): у обоих, что ни говори, порядок с магнетизмом полный.

Я живу так долго, что готов голову прозакладывать: по части магнетизма сама Жанна не знала равных.

В ее Вселенной полюса добра и зла были разведены с почти догматической показательностью. Что было бы, если бы Жанна наблюдала то, что сейчас происходит вокруг – ее сына и окаянных денег, – да под хоругвью ее имени?

А ничего бы не было, Жанна не допустила бы этого срама.

Но срам есть, вот вам означенные полюса и вот она, обозначенная догматичность: оцепеневший в позе Шепелев, все время требующий извинений (я все жду, что он потребует извинений за то, что Владимир Борисович и Ольга Владимировна народили Жанну), и медленно, но верно сходящие с ума от несусветного горя родители, спасти которых может только внук Платон.

Ни одной из сторон не пришлось бы переживать душевный Армагеддон (правда, как переживает апокалипсис лощеный ведущий на поверку, я не знаю, люди разные, да, но слишком он литературный, что ли…), когда б сразу после похорон сели б за один стол с Платоном во главе.

Актриса Мария Аронова открыла мне: «Я " крыса " и умираю, когда в моей норе конфликты».

Вот Жанна была точно такой, знавшей, что любой конфликт, по ее любимому Камю, есть одиссея проигрыша, уравнение жестокости, ведомой каждому: когда слова «это еще не конец света» звучат как приговор.

Еще какой конец – когда ищут испарившиеся деньги и повод не жать друг дружке длани. И все мутируют в аспидов, забывших про Платона, мама которого, моя Жанна, точно вырастила бы из него «мужчину с будущим, мужчину, излучающего магнетизм».

…Ни черта не лечит это чертово время, вы обманули меня.

Между прочим, это я вручал Егору Криду награду в номинации «Прорыв» на церемонии МУЗ ТВ, проходившей в благословенной Астане.

Я видел мильон таких, как Егор, и не знаю ни одного, кого бы жизнь не поставила на место.

Егор – парень видный, ладный, складный, перверсий и девиаций при общении я у него не обнаружил.

Младые, как – грустное – правило, «Вольтеров не читали», артхаусное кино не смотрят, думая, что «хаус» и «хаос» – это одно и то же; удар не держат, стихи Бродского для них ребус, вне сцены очень часто они оказываются аспидами с грандиозным самомнением и куцым, повторяю, мыслительным репертуаром (из-за чего, собственно, им всем тяжко общаться с Отаром).

Крид не изменяет канону: он уже вовсю жалуется на нечеловеческую популярность, обернувшуюся непреодолимой утомленностью внутричерепного устройства и только что не мошоночной гематомой (так на мой вопрос, чем чреваты долгие гастроли, ответил однажды Илья Лагутенко).

Егор устал. Ну вот, значит, кто-то надоумил мирового, а на сцене, в те спорадические разы, когда микрофон включен, еще и огневого парня Крида Егора сходить в гости на шоу на федеральный канал.

Шоу элементарное: вопрос-ответ. Но проблема в том, что наши артисты (буду говорить на сей раз деликатно, не употребляя слова «ай-кью») всегда смотрятся там существами, доведенными до крайней степени мозгового переутомления.

Крида огорошили вопросом, кто такой Марк Аврелий, уже в самом начале, в эмбрионе программы, и он предположил, что это итальянский футболист.

Тогда же, в экспозиции, его попросили ответить, чем занимается Татьяна Лазарева. По нему было видно, что он не знает, кто это, однако ответить он решил спокойно: поет.

На вопросе про Максима Горького я зажмурился и правильно сделал: когда я открыл глаза, певун продолжал думать, но выглядел так, словно его сбил грузовик.

Горькому не повезло: его записали в депутаты.

Причем каждый раз ЕК ссылался на гастроли: мол, как всякий артист стратосферного уровня, я слишком занят, чтобы заниматься самообразованием и прочими семечками.

Но пока ЕК изо всех сил и вальяжно пытался транслировать «неисправимый дух невинности», его спросили о великолепном, как тбилисский рассвет, Челентано и о неизбежном и частом, как осенний дождь, Кобзоне.

Всю дорогу талдычивший, как мантру, что он слишком занят, чтобы обременять себя лишней информацией, младой артист предположил, что Челентано это кинорежиссер, а про Самого Кобзона сказал, что это наверняка депутат, с чем ведь и не поспоришь. Хорошо, не в «воры в законе» возвел.

Что вы, никакого «утомительного покровительственного конферанса», я просто сокрушаюсь, все при них, младых да ранних, – деньги и возможности, а вместо знаний – начетничество, и оно однажды свалится на башку, как покосившаяся этажерка. Конечно, будь я рядом, я сейчас бы отшлепал забавника и поставил бы в угол.

Я уже пытался объяснить ему, но времени на развернутые объяснения мне не хватило: когда тебя объявят сверхпопулярным, ты исподволь начнешь думать, что это синонимично статусу народного любимца, вослед за этой думой начнешь играть в Бога, а так недалеко до статуса маргинала, переходящего в зазнайский статус абсолютиста.

Но вы назовите мне хоть одного, пусть и состоявшегося, артиста, кто это мое цицеронство поймет, они ж обскуранты и невежи чертовы. Надо было давить на больное: сказать, что лучшие девушки любят парней с будущим.

Кстати, и сейчас Егору можно протянуть оливковую ветвь, не поздно, он очень, очень молод.

При этом он уже не настолько и юн, чтобы позволить себе роскошь выглядеть идиотом, недоделанным Бэтмэном, нуждающимся в лазерной коррекции лопоухости с пожизненной гарантией; какой-никакой, не недоросль – муж.

Я снимал барышень из FЕMЕN для своей программы, я был с ними учтив, они мне хамили, и я остался при своем убеждении, что это галлюциногенный проект, и сколь яростно они не претендовали бы на статус контркультурщиц, все, чем они занимаются, это бравада ради бравады, фронда ради фронды.

Особенно неистовствовала одна, белокурая, которая сначала посмотрела на часы, а потом стала буянить – а когда девушки буянят, они враз становятся некрасивыми. Я тогда мигом вспомнил классика: