Алексей Зверев - Книга на завтра - Франц Кафка, Дневники

Слово произнес сам Кафка, причем много раз: это слово - одиночество, и такое абсолютное, "что его можно назвать только русским". В дневниках оно часто заменяется синонимами, и Кафка говорит о вновь переживаемом им невыносимом состоянии, когда трудным становится любое общение, о преследующем его сознании своей обреченности на несчастье, о том, что всюду и всегда он себя чувствует чужим. Но, в сущности, описывается все та же самая незримая камера без окон и дверей, все то же "головой о стену", становящееся уже не житейской, а метафизической реальностью. Она напоминает о себе и в грозовые минуты, и в самых прозаичных обстоятельствах, а дневник ее фиксирует с беспрецедентной полнотой свидетельства.

Случались годы, когда Кафка делал только отрывочные записи, а 1918-й отсутствует вообще (как характерно! Ведь это был год окончания войны, крушения Австро-Венгрии, немецкой революции - столько событий, но они словно бы не затронули Кафку. У него свой счет времени, которое само по себе не способно ни ослабить, ни усилить задолго до всех исторических встрясок знакомое ему чувство, что жизнь, по крайней мере, его собственная, катастрофична, - чувство "сплошной несостоятельности"). Он мог надолго убрать со стола свои тетради, но все равно знал, что дневника не бросит: "Я должен сохранить себя здесь, ибо только здесь это и удается мне".

Действительно, удается - как нигде больше, даже если проштудировать первостепенно важные для его биографов письма к Фелице и к Милене или ставшее хрестоматийным открытое письмо отцу. Переводчик-комментатор "Дневников" Е. Кацева, которая отдала этой кропотливой, ювелирной работе в общей сложности более тридцати лет - а книги, обладающие эпохальным значением, только так и обретают живую жизнь за пределами своего языка, - убеждена, что тетради, приговоренные к уничожению, в действительности были главной частью творчества Кафки, и с нею следует согласиться, как ни велик престиж "Процесса" и "Замка".

Впрочем, здесь все дело в том, какой Кафка востребован каждым из читателей. Ценящие в нем мастера иносказания или метафорически насыщенного лирического фрагмента, конечно, предпочтут тома с художественным наследием. Для других самым важным окажется "Письмо отцу", уникальный документ в летописи поколенческих конфликтов, заставивший совсем по-новому осознать саму эту неисчерпаемую коллизию. Но, кажется, только в дневниках, в свободном коллаже набросков, исповедальных фрагментов, по горячему следу записанных снов, литературных и театральных впечатлений, перемежаемых горькими мыслями о своем настоящем и будущем, - лишь в книге, которой предназначено было никогда не стать книгой, так завершенно и достоверно воплотился образ Кафки (а разве не он для сегодняшнего читателя, открывающего Кафку, представляет наибольший интерес?). Вот поэтому, зная, как много значили для литературы романы и новеллы, все же самым значительным текстом Кафки, наверное, действительно следует назвать дневники, где каждая страница чем-то необходимым и захватывающим дополняет рассказ о писателе, чья жизнь тоже была произведением, составившем такую важную главу в истории современности.