Николай Анисин - От Сталина до Путина. Зигзаги истории

На усталом лице Павлова вскипел гнев и вылился в частушку:

– Милый мой, Абрам кривой, я твоя подслепая…

Он вонзил в меня зрачки:

– Ты веришь, что в августе 1991-го высшая номенклатура СССР, соорудив ГКЧП – Госкомитет по чрезвычайному положению – действительно хотела спасти от распада великое государство и изменить политику в пользу большинства?

Я развел руками:

– Единственно правильного мнения на сей счет не имею. Абсолютно точно знаю: председатель КГБ СССР, член ГКЧП Владимир Александрович Крючков, уезжая с дачи в день изоляции Горбачёва в Форосе, сказал жене – Екатерине Петровне: «Не успел вот убрать черноплодную рябину. Теперь её птички поклюют». Что стоит за этой фразой? Возможно, сговор с Горбачёвым: сегодня я приказал запереть Михаила Сергеевича в Форосе, а завтра он с триумфом оттуда выйдет и мне, Крючкову, придется малость посидеть в тюрьме – до того, как птички склюют мою рябину.

Кто-то, видимо, в составе ГКЧП был предателем, кто-то – трусом. Поэтому послушная Комитету винтовка не выстрелила и не разогнала полупьяную толпу. И она своими криками сделала Ельцина главным в Кремле и позволила ему разгромить союзный Центр. Сейчас винтовка тоже, скорее всего, будет молчать – де-юре она подчиняется и. о. президента Руцкому, де-факто – низложенному президенту Ельцину. А ему ей, винтовке, возжелай он крови, с какой радости повиноваться? Так что…

– Не стратегически мыслите, сударь, – не дал мне договорить Павлов. – Приснопамятный ГКЧП – верхушка айсберга номенклатуры – плыл туда, куда дрейфовала основная глыба. А она уже успела словить кайф от того капиталистического уклада, который сладили в недрах социализма Горбачёв с Рыжковым. Номенклатура богатеть хотела, а не наводить прокукареканный ГКЧП порядок. Будь всё не так, чины из ЦК КПСС, Совмина СССР и силовых ведомств сгрызли бы кого угодно. Горбачёв, даже при шурах-мурах с кем-то из ГКЧП, вечно куковал бы в Форосе, а Ельцин, который, по сути, устроил мятеж против законного органа союзного правительства, пилил бы лес в красноярской тайге. Но у высшей советской номенклатуры не было стимулов драться за власть. С потерей постов главные чиновники в ЦК и министерствах СССР ничего не теряли – у всех уже были свои теневые фирмы, банки, совместные с иностранцами предприятия, доход от которых превышал все номенклатурные блага. А теперь иное время на дворе и иные ставки в драке за власть.

Павлов огладил свою иссиня-черную бороду:

– Вокруг Ельцина стоит круг лиц, имеющих не деньги, а огромные деньги. Его уход из Кремля не только создает им проблему: как сохранить и приумножить капитал? – но и открывает некоторым вид на тюремную решетку. Любому из них очевидно: в схватке Ельцина с парламентом толпа на нашей стороне. Поэтому они бросят мешки рублей и долларов на то, чтобы одних с винтовкой сбить с панталыку и удержать от вмешательства в схватку, а других – сделать наёмными убийцами. Ну а ты, я надеюсь, понимаешь: вопль толпы перед пальбой винтовки – ничто.

Железные вроде бы доводы Павлова меня не разубедили. Выстрелит ли винтовка – бабушка надвое сказала. А превеликая толпа с победительным духом – вот она – у стен парламента.

Сказанное Павловым о подкупе винтовки я вряд ли бы скоро вспомнил, если бы через пару часов от шелеста огромных денег не хрустнула моя правая ключица.

В сумерках Дом Советов наглухо изолировали. Вся территория вокруг него была оцеплена поливальными машинами и колючей проволокой. У единственного прохода к парламенту меж стадионом «Красная Пресня» и сквером, где был пост из пяти милиционеров в обычной форме, теперь стояла в два ряда орава бойцов ОМОНА – в бронежилетах, в касках, с пластиковыми щитами и резиновыми дубинками.

Прочь следовавших от Дома Советов омоновцы выпускали и никого к нему не пропускали. Драли глотки, выставляя пред собой мандаты, депутаты Моссовета. С благим матом тыкались в бронепластиковый заслон неомандаченные граждане. ОМОН не внимал ни тем, ни другим: проход туда был закрыт для всех.

Ор толпы мало-помалу оборачивался в единый воинственный гул: по какому праву нас лишают свободы передвижения по городу?! С теми, кому перекрыли дорогу, объединялись уходившие от Дома Советов. Возмущенные человеческие тела у рядов омоновцев набирали ту критическую массу, которая способна была продавить и разметать заслон. И тут раздался диковинный грохот.

Я околачивался на правом краю толпы и при гвардейском моем росте мог все вокруг обозревать. Грохот издавала, как из-под земли явившаяся с трех сторон тьма солдат в шинелях и стальных зеленых касках. Шагая к толпе, солдаты лупили дубинками по щитам в их руках: всех сейчас будем мутузить!

Поголовного избиения не свершилось. И солдатики срочной службы из дивизии внутренних войск, как читалось по их погонам, и толстомордые мужи из ОМОНА обрушили дубинки на толпу как-то нехотя, лениво. Они не столько удары наносили по людям, сколько пугали их взмахами дубинок. Но масса солдат и омоновцев превышала массу толпы, и та вытеснена была по переулку на магистраль – улицу 1905 года. Толпа разлилась по тротуару, омоновцы и солдаты отхлынули назад к Дому Советов.

Паники в толпе натиск дубинок не вызвал ни малейшей. Заполненный народом тротуар клокотал, как кипяток: нас оскорбили применением силы, и мы должны отмстить. Стихийно, без всяких призывов, толпа обратно двинулась в переулок, из которого ее только что выдавили. Но новую стычку с дубинками остановил истошный женский крик:

– Товарищи, мы не пройдем. Там – стена. Дом Советов – от мира отрезан. В нем уже убивают – и депутатов, и рядовых защитников Закона. Пусть об этом все узнают – выйдем на дорогу и остановим движение.

Истерика молодой по голосу дамы вдруг сработала, как приказ. Толпа впервые за час услыхала конкретное указание и тут же взялась его исполнять.

На проезжую часть улицы с поднятыми вверх руками высыпали перед мчавшимися машинами сначала десятки, а затем сотни людей. Машины с двух направлений движения под мат водителей разворачивались и удалялись прочь. Толпа завладела улицей и немедленно приступила к строительству – строительству баррикады. Никто к тому не взывал. Толпой руководил неведомый какой-то инстинкт.

От расторопности баррикадостроителей у меня просто дух захватывало. Кто-то тащил со дворов на улицу металлические баки для мусора, кто-то – деревянные доски от столиков и скамеек. Скелет автомобиля «Запорожец» без колес и стекол, полусгнивший тополь, покалеченный диван и пустые фанерные ящики изымались откуда-то и доставлялись на улицу 1905 года. Первая с той поры баррикада в Москве сооружена была творчеством масс минут за пятнадцать.