Андрей Караулов - Русское солнце

— Павлик, я тут! — Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю.

— Здравия желаю, товарищ министр обороны! — прищурился Грачев, но честь не отдал.

— Здравствуй, Паша. — Шапошников протянул Грачеву руку. — Угостишь чем-нибудь старого летчика?

— У… а то! Выпускай шасси!

Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол.

— Слышишь, как птицы орут? — спросил Шапошников.

— Я в природе не разбираюсь, — мрачно ответил Грачев.

Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты — чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению.

— Подскажи, Павлик, что делать будем, — начал Шапошников.

— Сначала пива холодного, и тут же — на коньяк!

— Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово?

— Охота.

— Нет, Паша. Охоты не будет.

— Тогда что туда переться?

Шапошников улыбнулся:

— А это, Паша, вопрос философский.

— Какой-какой, Евгений Иванович?

— Философский.

— Наливаю…

— Мне коньяк. Хватит, хватит…

— Н-ну, где моя командирская кружка?!

Кривое пузатое чудище из белого алюминия находилось тут же, среди бутылок.

— В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье!

— А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться?

— Вот это, Паша, я и сам не пойму.

— Значит, озаримся!

Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке.

— Меня с утра вызвал Бурбулис, — продолжал Шапошников, — ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит.

— Ишь как… — сморщился Грачев. — А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопу поднять!

— Ну, генерал, какое настроение?

— Сказать «хреновое» — значит ничего не сказать.

— И у меня, Паша, хреновое.

Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись.

— ГКЧП тоже так начинался, — сказал Грачев. — Придумают черт-те что, а нас потом — к стенке.

— Лучше к стенке, чем в отставку, — пошутил Шапошников.

— Да это как сказать…

Помолчали. В беседку ползла осенняя хмурь, небо как могло прижималось к земле, будто от холода.

— Зачем все-таки Союз рушить… а, Евгений Иванович?

— Михаил Сергеевич остое….л, — объяснил Шапошников.

— Ну и что теперь?

— А как ты от него избавишься? Убивать — жалко, вот и приняли, значит, другое решение.

Шапошников отвернулся. «Как же он их ненавидит…» — вдруг понял Грачев.

— А с армией что будет, Евгений Иванович?

— Бурбулис говорит, все вроде бы остается как есть; Генштаб в Москве, на месте, в республиках Москва руководит по общей линии, а по продовольствию, соцкультбыту и т.д. — местные.

— Двойное подчинение?

— Ну, вроде как.

— Все ясно.

— Что тебе ясно?

— Офонарели, что…

— Короче, Паша, я сам не понимаю. Россия — уходит, а осенний призыв — остается. Выходит, хохлов набираем как иностранцев, что ли? Так это уже не хохлы будут, это тогда наемники. Ты не смейся: округа как были, так и стоят, только статус у них, говорит Бурбулис, другой. Я, значит, спрашиваю: «Геннадий Эдуардович, объясните, Киевский военный округ это теперь Группа советских войск под Киевом, я правильно понял?» А он, бл… обиделся, вроде я из него дурака делаю!

Грачев захохотал так, как могут смеяться только военные.

— Еще малек, Евгений Иванович…

— Неудобно, слушай. Ехать пора.

— ГКЧП тоже вот так начинался, — повторил Грачев, разливая коньяк.

— Ну…

— Почему, спрашивается, орут, что ГКЧП — военный переворот, а? Почему — не вице-президентский? Там ведь Янаев был, верно? Они все… это ж не Картер, который, кто-то рассказывал, говорил Беквиту накануне Ирана: «Знайте, полковник, если штурм провалится, за всё отвечаю я, а не вы…»

— Ельцин, Паша, все-таки… не Горбачев…

— Да все они, Евгений Иванович!..

Грачев махнул рукой.

— Что решаем, командир? — Шапошников поднял рюмку.

— В тюрьму неохота, — медленно сказал Грачев.

— Я тебя понял, Павел Сергеевич.

— Да я знаю, что вы все знаете…

— Так что решаем, ну?

— Что, что… видит бог, застрелюсь я, Евгений Иванович, к чертовой матери…

Советский Союз жил последние дни. Президент государства Михаил Горбачев и Президент Российской Федерации Борис Ельцин плохо понимали, что они делают. Тому, кто слабее, надо было бы просто уступить дорогу. Но коммунист, если он коммунист, стоит до конца, до победы, как учили вожди…

Если Ельцин мог бы как-то избавиться от Горбачева, он бы тут же, единым махом подчинил бы себе весь СССР. Сразу! Ельцин очень не любил Кравчука. Отдать Украину Кравчуку… да лучше бы там кайзер был, честное слово! Странно, но многие, причем даже умные люди, по-прежнему (до сих пор!) думают, что Советский Союз все равно бы развалился — неизбежно. А экономика показывает, что на самом деле — все наоборот, на самом деле это бывшие союзные республики не могут жить порознь, — не могут! Если в Омске, например, есть нефтеперерабатывающий завод, это не значит, что Косыгин, который его построил, искренно верил, что в Омске когда-нибудь найдут нефть. Учитывалось все: геополитика, специалисты, рабочие ресурсы. Рядом — Казахстан, завод сделан прежде всего для Казахстана. Такая картина — по всей стране. Разрушить этот фундамент практически невозможно, то есть можно, конечно, но для этого надо просто-напросто взрывать заводы, ибо перепрофилировать многие из них без огромного ущерба для производства не получится. Конверсия Горбачева, когда заводы, производившие ракеты стратегического назначения, вдруг стали делать кастрюли, это доказала. В действительности Советский Союз оказался гораздо прочнее, чем считали демократы. Они (и Гайдар в том числе) просто не знали экономику; они считали, что СССР стоит только на идеологии. А страну, оказывается, связывали не идеи марксизма-ленинизма (в них давно уже никто не верил), а заводы и фабрики, нефтяные промыслы и буровые установки. Советский Союз мог развалиться только в 91-м, в безвременье, но не в 92-м и даже не в 93-м — нет! Если бы в Кремле на месте Горбачева был бы человек типа Лужкова или Явлинского, Президент России Ельцин никогда бы не поехал в Завидово, — никогда.

Наивно думать, что Ельцин мог раздавить любого человека, это не так. Как все медвежатники (Ельцин действовал в политике, как медвежатник), он вздрагивал от каждого шороха. Трагедия Горбачева заключалась в том, что он был провинциал. Он был провинциалом по складу ума, по самой природе своей, ибо только провинциал мог так осторожно относиться к интеллигенции, только провинциал мог так верить Крючкову и КГБ. Но и Ельцин был провинциал, вот в чем дело! Война Горбачева и Ельцина была войной провинциалов. А история подгадала, что именно в этот момент, именно в 91-м году, к власти в республиках пришли люди, которые (парадоксально, да?) любили национальную идею больше, чем свой собственный народ — или народы. Арменией руководил Тер-Петросян, начавший войну в Карабахе, Молдовой — Снегур, возглавивший войну в Приднестровье, Азербайджаном — Эльчибей, Грузией — Гамсахурдиа… Что было ждать от них, — что? До избрания на пост Президента Азербайджана, Абульфаз Эльчибей работал младшим научным сотрудником в историческом архиве, разбирал старинные манускрипты. А тут — айда в Президенты! Это ж какие крылья надо иметь? Левон Тер-Петросян, начинающий ученый, кандидат наук, стал известен в Армении, как только Горбачев отправил его, одного из руководителей общества «Карабах», в тюрьму… Время душегубов. Время революционеров. Время беды. Левые (коммунисты) бились с правыми (демократы), но каждый из них прежде всего думал о себе, о своем собственном бизнесе, неважно, какой это бизнес, политический или экономический, — неважно! Человек, рожденный в Советском Союзе, с ума сходил по долларам, ибо в прежние годы доллары в Советском Союзе не видел никто. О какой морали может идти речь, если власть получили нищие? А люди — растерялись В Советском Союзе (опять-таки воспитание) человек привык кому-то верить… И люди верили, кто кому, ибо нельзя же не верить всем! Нет, глупо, наверное (хотя и очень хочется), обвинять в столь странном «историческом выборе» сами народы: когда мечты о свободе передаются из поколения в поколение семьдесят три года, не так-то просто, наверное, отличить самозванца от героя. Самое обидное, что Советский Союз распался — как назло! — в тот самый момент, когда Европа решила объединяться (впереди были Шенген и евровалюта), когда создавался Интернет, другие глобальные системы, объединяющие в единое целое весь мир, всю планету.