Сергей Голубицкий - Как зовут вашего бога? Великие аферы XX века.

Слежка за аудиторами велась ради получения номеров страховых полисов, выбранных для проверки. Поскольку аудиторы физически не могли проверять всю страховую документацию, общей практикой был случайный отбор полисов. Аудиторы никогда не контактировали с самими держателями страхового полиса и ограничивались лить файлами, хранящимися в Equity Funding, поэтому вся схема работала безотказно: сначала «зондеркоманда» вынюхивала номера полисов, а затем ночью создавала нужную документацию.

Случались, правда, и ЧП, когда аудиторы в последний момент называли номера, что называется, прямо из головы. В этих случаях Equity Funding высылала техническую отписку: «Файл временно недоступен», а ночью «Банда Кленового Проезда» в авральном порядке наверстывала упущенное.

Так как работа «зондеркоманды» целиком основывалась на творческой инициативе, очень скоро сформировалась некая «внутренняя преступная группа» из четырех человек, которые втихую подсовывали в документацию заявления о смерти клиентов. Поскольку смерти были фиктивными (как и сами клиенты), а в компании об этом не знали, страховые премии переводились на счета самих хитрецов, их родственников и знакомых..

Руководство Equity Funding по достоинству оценило инициативу «банды четырех»; когда «крысятников» отловили, то вместо наказания им выплатили большие премиальные, а также поручили ответственную работу: отслеживать липовые заявления о смерти — теперь уже в интересах родной компании!

В результате всей этой немыслимой деятельности Equity Funding процветала, а Гольдблюм с Левиным богатели. В начале 70-х Стенли натаскал в личный сусек 30 миллионов долларов, Фред — поменьше, но не так, чтобы очень. В свободное от хуцпы время Левин тусовался в самых звездных голливудских компаниях, а Гольдблюм усиленно занимался бодибилдингом и трудился на посту председателя комитета по этике (!!!) лос-анджелесского подразделения Национальной ассоциации биржевых дилеров (NASD). Члены комитета единодушно вспоминали, что Гольдблюм отличался особой непримиримостью ко всем нарушителям биржевого кодекса чести и назначал наказания, не соизмеримые с серьезностью проступка. С ума можно сойти!

Кончилась вся бодяга вполне традиционно: на одиннадцатом году существования компании в Equity Funding объявился-таки правдоборец, явно обойденный при дележе уворованного, который и настучал на родную компанию в Комиссию по ценным бумагам. При первой же проверке всплыли вопиющие нарушения. Раскрутить всю цепочку не составило груда: гешефты лежали практически на поверхности. Оказалось, что более половины (!!!) всех полисов Equity Funding были фиктивными. Акции компании тут же превратились в прах, что разорило не только собственных акционеров но и кучу смежников-перестраховщиков. За одну неделю общая капитализация Нью-йоркской Фондовой биржи сократилась на 15 миллиардов долларов.

На суде Гольдблюм и Левин целиком и полностью признали свою вину и горько раскаялись. Так, в своем заключительном слове Фред сказал: «Настанет день, когда весь этот кошмар закончится, и я обещаю: мое поведение будет соответствовать самым высоким этическим нормам, что позволит мне частично искупить свою вину перед обществом».

И что же? За многомиллиардное воровство Гольдблюм отсидел четыре года, а Левин — два с половиной. Впрочем, «суровость» наказания — еще одна замечательная традиции, хорошо знакомая читателю «Афер».

В 1984 гаду Левин получил новый срок за кражу 250 тысяч долларов из пенсионного фонда своей новой компании. В том же году Гольдблюма избрали президентом крупного концерна, оперирующего сетью медицинских клиник. Вступая в должность, Стенли пообещал приложить все усилия дли того, чтобы «поставить фирму на крепкую финансовую основу».

В начале ХХ века нашей эры восемнадцатилетний Иаков Ригас покинул свою высокогорную деревушку, добрался до порта Пирей и взошел на корабль, отплывающий в Америку. Кто поведал совершенно безграмотному крестьянину о новой земле обетованной, остается только догадываться. Преодолев Атлантику, Иаков стал Джеймсом, разнорабочим на строительстве железных дорог. Все, как обычно, если бы не одно «но»: скопив немного денег, Джеймс купил… кинотеатр! Кинотеатр тут же разорился, но мечта осталась. Неважно, что она претворилась лишь в следующем поколении. Важно, ЧТО из этого вышло. Рядом с достижениями Джона Ригаса, сына Джеймса, подвиги Эпистрофа и Федия меркнут и жухнут.

В 1920-м Джеймс Ригас осел в городке Уэллсвилль, штат Нью-Йорк, где открыл маленькую греческую столовую, в названии которой не было ничего греческого: Texas Hot, «Техасские горячие блюда». Романтику Техаса Джеймс принес на восточное побережье из своего железнодорожного прошлого.

Через два года подошло время жениться, и Джеймс отписал брату в Арахова: так и так, жду, мол, твоей рекомендации. У брата была на примете скромная работящая девушка Элени Бразас. Элени знала семью Ригасов, фотокарточка Джеймса ей тоже понравилась, так что девушка дала добро и, преодолев пешком 154 километра до того же Пирея, играючи пересекла океан. Свадьбу сыграли в «Техасских горячих блюдах».

Еще через два года на свет появился маленький Джон Ригас, герой нашего рассказа. Джон и в самом деле был очень маленьким: один метр шестьдесят сантиметров до самой глубокой старости. Наверное, такая стать как раз и позволяет экономить энергию, выплескивая ее в нужном направлении с невероятной силой и напором, так что человек добивается любой поставленной цели.

Детство Джона прошло в столовой. Он помогал мыть тарелки, подавал посетителям, подметал пол — обычное дело в семейном бизнесе. Этот эпизод своей биографии маленький Ригас воспринял как большой урок: «Я вырос в атмосфере общепита и поэтому научился ценить клиентов, которые заглядывали в нашу столовую, взрослых и детей. Все они дарили мне магию общения. Этот ценный опыт очень пригодился в моем путешествии по жизни».

Еще Джон ходил в школу. Не простую, а греческую. После обычных занятий каждый день с четырех до шести он зубрил великий язык Гомера и Еврипида. Даже по выходным, в субботу, греческие уроки отнимали три часа жизни. Пока Джон был маленьким, он ненавидел эти занятия, но когда подрос — понял: то были лучшие мгновения его детства.