Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены

С Дуб. отношения такие же. С Вер. – не лучше. Разные. Слишком. В данных случаях это не является стимулом к воодушевлению. Я хочу сказать, что иногда различие поощряет к каким-то открытиям. Человека непохожего хочется понять и если не согласиться с ним, то хотя бы разобраться в его и своих, кстати, странностях.

Наше занятие отвратительно. Снова вспомнил под конец лекции про Пушкина. Спросил меня, читала ли. Да, говорю (куда я денусь?). Ну, как? – спрашивает. Я – понравилось. Смех. Я сказала так специально. Каков вопрос, таков ответ. Он же полументорски-полушутливо стал объяснять, почему нельзя говорить безликое слово – понравилось. Ладно, пролетели. Зацепил, конечно, слегка. Но я привыкла к его иронии. Я восхищаюсь им, когда он, отстраненный, витает в своих воспоминаниях и восторгах, рассказывает, показывает, забывается. Это деликатнейший человек. Чуткий. Осторожный. И он – очень холодный, настороженный. Варя очень мучается от его противоречий. Я сейчас уже научилась смотреть сквозь пальцы на них. Я бесконечно ему благодарна. Но он – не мой учитель.

Так вот я отвлеклась. Занятие было гадким не из-за мелочной этой выходки, а потому что вели себя отвратительно. Шептались, хихикали, елозили. Вер., См. и Дуб. Они сильны, когда вместе. Влияют друг на друга, и результат: хохмачество, полупошлое-полубогемное. То, что меня больше всего раздражает. Не легкомыслие – легкоумие. И это во всем. Они могут какие угодно глубокие работы писать (предположим), суть не меняется. Это особый тип людей.

По крайней мере, я не строю иллюзий. Ни от кого помощи не жду. Чуда разве что. От Бога?

В моем сознании роль и настоящий Нижинский настолько слились, что возникло какое-то совершенно безумное сочетание – Олег Нижинский. Они всегда – одно. Лицо, судьба, любовь. Отгоняю от себя это наваждение. Отгоняю.

Вырвалась на хореографический театр Пины Бауш. Две постановки: «Кафе Мюллер» и «Весна священная». Если честно – не мое. Недостаточную эстетику на сцене мне заменяла эстетика кулуаров в антракте. Был полный бомонд. Большей частью – молодые. Почти вся известная критическая тусовка Москвы, Фоменки, артисты, одна из Кутеповых, кстати, была с артистом Моссовета Яценко. Очень он ее обхаживает, профессиональный Дон-Жуан. Оказывается, уже седеет. Она – сама свежесть, милая, прелестная, видно, что познакомились недавно, и он хочет произвести впечатление. Смотрит на нее глазами, полными тихого обожания (так знакомо!). Сплетничать нехорошо, но не могу отказать себе в этом удовольствии.

Фланировали с Варей по этажам. Я попивала ликер. Рюмку «уперли» для театралки. Бяки! Надо видеть разное, даже отталкивающее. Размах «Весны священной» я оценила. Но все же главное – музыка. Сама хореография, признаю, своеобразна, выразительна, но вся она – антиэстетика, обезэстетичивание женского тела. Волосатые ноги и подмышки, вспотевшие тела меня шокировали. Я не могла воспринимать сюжет в отрыве от этого внешнего пусть но, как мне кажется, не менее важного аспекта. Приятней все же было «вращаться в обществе». Такая я богемная дрянь. Каюсь.

Есть в этом театре все же свой стиль. Свой «голос»: неумолимый, надрывный, беспомощный. Женская природа образа, скажу не в обиду хореографу, фиксирую как данность. Мужчина все же больше бы уделил внимания именно красоте женского тела. Это даже на подсознательном уровне работает. У Кресника, например, холодно, пронзительно, жестко, но притягательно и как-то наважденчески трагично в своем антиэстетизме. Это только мое мнение, конечно. У Пины иная стихия. Есть претензия сделать ее первобытной, утробной, слепой в своем роковом накале. Но все эти слова я поберегу для кого-нибудь другого, от творчества которого почувствую пламя искренней любви и обожания.

До чего хорошо, все-таки я не пошла на компромисс и не оставила рецензию в редакции «СиШ». Они бы убили ее, а я бы после этого не смогла жить. Жить в ладу с миром. Содрогаюсь при мысли об этом. И бесконечно благодарна небу за правильность сделанного мною шага.

Про Олега хочется писать страстно. Но я подумала, что, в сущности, видела мало его ролей. И в кино, и в театре. Несерьезно? Но если угадать? Для меня это жуткая ответственность.

Меньшиков – это каламбур. Игры и вдохновения. Мнимая легкость от каламбурящей стихии.

«Нижинский» не сразу разбудил меня. Магия этого слова. И я легкое тепло его осознала. Не сразу поняла высоту, открывающуюся будто понарошку, нахлынувшую ритмом живительных строчек и ворожбой голоса, их произносящего. Нет, голос заворожил сразу, заколдовал меня вязью причудливых зимних узоров. И я растапливала стекло мимолетной этой красоты, чтобы взглянуть на первозданное дыхание, их творящее.

18.09.Смотрели с Володей «Семейный очаг». Потом долго разговаривали, съездили в ЦДХ. Домой я попала только вечером, а он поехал в театр на Пину. Интересна будет его реакция.

Как я очарована Трюффо! Любовь сезона. Опять говорили про Мандельштама и идею сценария. Все-таки он хочет делать фильм. Наброски мыслей, но ничего конкретного я не уловила. Меня пока не воодушевляют его планы. Все расплывается. Желание чего-то. Но все невразумительно.

К постановке в ГИТИСе готовит «Феерию» на тему «Балаганчика». Коллаж персонажей, мировых сюжетов, импровизация. Короче, стихия. Из его сумбурных монологов я мало что понимаю, но режиссеру и не нужно, в общем-то, уметь четко объяснять идею. Главное – результат. Постановка. Фильм. Спектакль. С актерами же совершенно особый язык нужен, не столько разъяснений, сколько убеждений показами, а это часто без помощи логики слов. Нужна внутренняя энергия горения. Он – очень рефлексирующий скорпион, как ни странно. Но, пожалуй, именно скорпионы отличаются особой скрытностью и упертостью на своем. Есть исключения, но в большинстве своем это сильные люди. Это не всегда заметно внешне, но… Олег – самый яркий пример.

Две большие сильные «любови» – литература и кино. Все измеряется и оценивается ими.

Пора, наверное, признать свою полную кинематографическую непригодность. Ой, ну как не хочется. Надо реально смотреть на реальный мир. Но если бы я реально смотрела, я бы даже пробовать не стала поступать на театроведение и писать что-то.

До чего я легкомысленная, при всей своей серьезности и рефлексии.

Все-таки театр Пины – не мой. Сейчас расхваливали в вечерних новостях. А я остаюсь при своем. Это антиэстетика профессиональная. Почему в «МН» разгромили Кресника? Он не менее профи. Но, пожалуй, все-таки больше – новатор. От его спектакля у меня впечатление – вспышка нестерпимых каких-то жгучих цветов и пластических фраз, от которых подчас больно сознанию, но которые – жизнь. От театра Пины – и не шок, и не воодушевление, спокойная реакция оценки по заслугам. Бледные телесно-коричневатые пятна, поверхность эмоции размыта. Слепки неожиданных, но не темпераментных, а скорее усталых истерик, движений, бросков. Надрыв, перенесенный в себя? Чтобы поверить в это, нужно усилие. Чтобы не думать об этом – тоже. Театр бледных линий, четких, логичных, оригинальных. Но опять же, мысль, не одушевленная красотой. Чувства, не причащенные живым теплом, оставляют спокойными, не поднимают душу до высот переживания. В конце концов, просто присутствуют, самодовлеют в предлагаемых обстоятельствах. И не требуют большего. Жизнь? Конечно. Пусть продолжается.