Георгий Гуревич - Древо тем

Запрещено или отсутствует?

И в самом деле, почему у нас только три измерения пространства. Еще Кант задумался об этом три века назад. И высказал предположение, что трехмерность зависит от закона тяготения. Распространяясь, поле тяготения образует трехмерный шар. Сумма полей тяготения – трехмерное пространство.

Логично на первый взгляд, но боюсь, что логика здесь «гегелевская», стоящая на голове. Поле тяготения действительно подобно распухающему трехмерному шару… но в трехмерном пространстве ему больше некуда расти. Глядишь, в четырехмерном распухало бы иначе.

Вопрос открыт.

Есть ли четвертое измерение, нет ли его, наука не знает. Но помнит о нем, держит в резерве. И вспоминает время от времени, наткнувшись на нечто необъяснимое. В середине прошлого века химики не могли разобраться в строении молекул, предлагали и четырехмерные схемы. Недавно один мой добрый знакомый уверял меня, что свойства гена можно объяснить, если допустить, что он (ген) расположен в четырех измерениях. Может быть, и так. Судить не могу.

На полке у меня книжечка, изданная полвека назад, – «Четвертое измерение». Автор ее был щедр, все непонятное объяснил четырехмерностью. Математика и механика понятны, стало быть, трехмерны, химия и биология у него частично выпирают в четвертое измерение. Разум и логика трехмерны, а чувства, искусство, музыка, поэзия в четвертом измерении по самую макушку.

Я иронизирую, стало быть, не убежден. Зачем же все на свете непонятное объяснять сложной геометрией? Вот если бы геометрия какого-нибудь тела была непонятна, тогда бы стоило говорить о четвертом измерении.

Итак, в науке четвертое измерение где-то в запаснике, как резерв для объяснения непонятного.

А для фантастики?

Для фантастики это резервное место действия, его стоит использовать, если космос почему-либо непригоден. Четвертое измерение даже удобнее иногда, потому что оно где-то тут, под рукой или под ногой, нырнул… и сразу чудеса. Но зато планеты и звезды действительно существуют, а четвертое измерение – фу-фу, то ли есть оно, то ли нет.

И поэтому со времен Уэллса (и Орловского) мы не возили читателей в четвертое измерение. В крайнем случае ныряли в гиперпространство, чтобы шутя преодолеть световые годы до нужной звезды. И я тоже не возил… И тема четвертого измерения лежала у меня в литературном запаснике, по списку первая, но неиспользованная. Лежала потому, что я обходился космосом. Хватало звезд и планет.

Но сейчас я подумываю о запасном измерении. Маячит тема, которую космос не решает, – тема вариантов нашей земной истории. И машина времени тут не слишком удобна, в прошлое она вносит путаницу, даже литературоведческий термин ей дан – «хроноклазм». Представьте: я приехал в прошлое, поссорил собственных родителей, расстроил их свадьбу, кто же меня породил? Четвертое измерение избавляет от таких несуразностей.

Итак, я хочу пригласить читателя в поход по параллельным мирам.

Но прежде чем начать литературную игру, надо условиться о пра­вилах. На шахматной доске можно играть в шахматы, в шашки, в поддавки, в уголки, в «волки и овцы». В шашки играют на 64-клеточной и на 100-клеточной досках. Какая у нас доска, какие фигуры, как они ходят?

Ведь четырехмерный мир может быть устроен по-разному.

Может быть, четвертое измерение почти пустое. И наш мир плавает в нем, как листок, сорвавшийся с ветки. Такая схема удобна для игры с таинственным проникновением в комнаты, подвалы, сейфы, сердца и желудки.

У многих авторов наш мир заплетен как канат или закручен жгутом в четвертом измерении. Это удобно, чтобы из близкого перелетать в далекое. По жгуту трехмерному звезды невероятно далеки, а по четвертому измерению – рядышком. Так у Ефремова в «Часе быка», у Энтони в «Микрокосме», у Нивена в романе «Сучок в глазу»…

Я-то лично думаю, что наш мир в четвертом измерении – граница раздела. С одной стороны более плотное, с другой – менее плотное. Думаю так, потому что в нашем трехмерном пространстве двухмерны границы раздела: поверхность воды, поверхность земли, поверхность стены, поверхность бумаги… Думаю, что четырехмерный мир действительно существует, наш – трехмерный – граница раздела. В нашем пространстве свет летит со скоростью в 300 000 км/сек, в соседнем – более плотном, точнее, более напряженном – медленнее, а в другом – разреженном – быстрее. И там можно лететь быстрее – быстрее нашего света, экономя годы пути.

При условии, что разница большая в напряженности.

Но сейчас я предлагаю разыграть другой вариант. Пусть у нас бу­дет четырехмерность, туго набитая трехмерными мирами. Пусть бу­дут миры, лежащие вплотную, как листы бумаги, еще лучше, как тонкие стальные листы (ведь то, что мы называли пространством, много тверже стали, об этом еще Ньютон догадался). Тогда удар, грозный и плодотворный «Бах», подаривший нашему миру 10 киловатт-часов, будет передаваться от листа к листу и в каждом породит точно такие же атомы с точно таким же движением, и из тех атомов пусть возникнут точно такие же звезды, в том числе желтый карлик – звезда спектрального класса СО, а возле нее – девять планет, и на третьей жизнь, более или менее разумная, тысячи две наций, тысячи две языков, полторы сотни государств, самое обширное со столицей Москва, и где-то под Москвой пусть стоит, глядя на яркий снег и березы, оранжевые от зимнего солнца, и размышляя о параллельных мирах, еще, и еще, и еще, и еще один писатель с моей фамилией.

Натяжка здесь – в безупречнейшем соответствии. Но какая же игра без условности, какая же – без натяжки? Слоны ходят только по диагонали, а пешки (пехота) обязательно вперед и не больше чем на два шага! Разве в жизни бывает такое?

Впрочем, безупречное соответствие миров и не нужно нам. Зачем повторять и повторять самого себя до умопомрачения? Пусть будет некоторое различие в трехмерных листах. Скажем, нижние листы поплотнее, а верхние поразреженнее. Чуть-чуть. Тогда в верхних частицы будут лететь чуть быстрее, а в нижних – чуть медленнее. И за 15 миллиардов лет накопится разница. Миры одинаковые, но наверху уже завтрашний день, а внизу только вчерашний. Так что в смежном вчерашнем мире мой двойник еще не любуется на синеющий снег, он лежит в кровати с температурой, уставившись на однообразные сухарики и ионики под потолком. А в смежном завтрашнем… Что я буду делать завтра? Вот заглянуть бы и узнать.

Итак, путешествие по времени получается с такими параллельными мирами.

Но путешествие во времени, избавленное от рокового противоречия этой темы, в котором путается фантастика, начиная с Уэллса, когда автор вынужден выбирать либо рок, либо хроноклазм.