Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая

Одна такая известная и в мемуарах описанная вспышка – бунт в якутской тюрьме в 1889. Большой группе политических объявили этап в Верхоянск и дальний Средне-Колымск, которого они хотели избежать. Большинство группы составляли евреи. И притом всей группе сократили норму багажа: вместо, как принято было, для одного человека до 5 пудов книг, одежды и белья, 5 пудов хлебного, 2-х пудов мяса, ещё масло, сахар и чай (всё это, разумеется, на ездовых оленях или лошадях), – сократили объём багажа всего до 5 пудов. Ссыльные решили сопротивляться – а они уже полгода перед тем свободно ходили по Якутску и у местных Жителей успели приобрести оружие. «Всё равно погибать, так уж лучше так погибнуть, чтоб миру стало известно всё безобразие русского правительства, – так погибнуть, чтоб пробудить в живых дух борьбы». Когда за ними пришли, вызывая их в полицейское управление, они первые открыли стрельбу в начальство, наряд ответил огнём же. Вместе с Н. Зотовым, сделавшим первый выстрел в вице-губернатора, были приговорены: к смертной казни Л. Коган-Бернштейн и А. Гаусман. К бессрочным каторжным работам – сам мемуарист, известный О. Минор, известнейший М. Гоц, ещё «А. Гуревич и М. Оршов, М. Брамсон, М. Брагинский, М. Фундаминский, М. Уфланд, С. Ратин, О. Эстрович, Софья Гуревич, Вера Гоц, Полина Перли, А. Болотина, Н. Коган-Бернштейн». Еврейская Энциклопедия сообщает, что по суду за тот бунт прошло 26 евреев и 6 русских [782].

В том же 1889 вернулся из ссылки Марк Натансон – и начал сплачивать взамен разбитых народнических организаций ещё новую, «Народное Право» («народоправцы»). Натансон уже был свидетелем нарождения принесенного из Европы марксизма, его борьбы с народничеством – и прилагал усилия не дать распасться революционному движению, не потерять и союза с либералами («лучшие либералы – тоже полусоциалисты»). Как и прежде, он пренебрегал оттенками убеждений, важно всем соединиться, чтобы свергнуть самодержавие, а в демократической России – там разберёмся. Но его организация в этот раз оказалась вялой, малодейственной и краткосрочной. Да упали и требования конспирации. Как ярко выразил Исаак Гурвич: «Благодаря отсутствию конспирации, масса народу попадает в лапы полиции, но теперь такое множество революционеров, что потери, по-видимому, считать не стоит, – лес рубят, щепки летят!» [783].

Общий перелом еврейского сознания в России после 1881-82 конечно не мог в какой-то мере не отразиться и в сознании еврейских революционеров в России. Эти юноши сперва уходили от еврейства, а после многие возвращались, «уход из «еврейской улицы» и возвращение к народу», «с еврейским гетто связана наша историческая судьба, и от него идёт наша национальная сущность» [784]. – До погромов 1881-82 «никому решительно из нас, революционеров… не приходило на ум предположение о необходимости» публично объясниться о роли евреев в революционном движении. Погромы же вызвали «среди… преобладающей части моих соплеменников взрыв негодования». И вот «не только вообще интеллигентные евреи, но и некоторые революционеры-евреи, раньше не чувствовавшие ни малейшей связи со своей национальностью… вдруг признали себя обязанными посвятить свои силы и способности несправедливо преследуемым их соплеменникам» [785]. «Погромы пробудили прежде скрытые чувства и сделали молодёжь более чуткой к страданиям своего народа, а народ более восприимчивым к революционным идеям. Пусть это и послужит базисом для самодеятельности еврейской массы», «будем упорно преследовать задачу разрушения современного государственного строя» [786].

А ещё же внезапная поддержка еврейских погромов листками «Народной Воли»! Лев Дейч выражает своё смятение в письме к тоже озадаченному Аксельроду: «Еврейский вопрос теперь, действительно, на практике почти неразрешим для революционера. Ну что им, например, теперь делать в Балте, где бьют евреев? Заступиться за них, это значит… «вызвать ненависть против революционеров, которые не только убили царя, но и жидов поддерживают»… Среди народа вести примирительную агитацию очень, очень трудно теперь партии» [787].

И сомнение выразил даже боготворимый вождь П. Л. Лавров: «Признаю еврейский вопрос крайне сложным, а практически для партии, имеющей в виду сблизиться с народом и поднять его против правительства, и в высшей степени трудным… ввиду наличной народной страсти и необходимости иметь народ, где возможно, на своей стороне » [788]. – И так стал рассуждать из русских революционеров не он один.

В 80-е годы снова появляется течение среди социалистов – перенести внимание и агитацию на собственно еврейские кружки, желательно рабочие, – но пролетариата как такового среди евреев было мало: ну столяры, а то переплётчики, сапожники. Удобней всего, однако, работать с типографами: они интеллигентней. Исаак Гурвич рассказывает, как с Моисеем Хургиным, Львом Рогаллером, Иосифом Резником, «мы в Минске ставили себе задачей создание ядра интеллигентных рабочих». Но, например, в Белостоке и Гродно «совсем не оказалось рабочих кружков», не набрали членов.

Создание таких кружков требовало известной конспирации: иногда сходок за городом, а если на квартирах и систематически – то сперва заниматься русским языком и естествознанием, и лишь в ходе этих занятий отбирать кандидатов для пропаганды социализма. Как объясняет Ю. Мартов, вот это предварительное обучение, оно-то и привлекало многих в революционные кружки: «Такими ловкими и смышлёными», способными выйти в самостоятельные хозяева, «являлись именно те, которые попадали в наши кружки и которые в этих кружках приобретали культурное развитие, а, в частности, приучались владеть русским языком – этим весьма существенным орудием в конкуренционной борьбе мелкой торговли и промышленности»; после этого, «наши «счастливчики», избавившиеся от положения наёмника», торжественно обещав не прибегать к наёмному труду, – в силу требований рынка прибегали к нему [789]. Или, образовавшись в таких кружках, «рабочий забрасывал свою профессию и уходил в „экстерны“ [790].

Участию молодёжи в этих кружках встречалось неодобрение, даже противодействие и от местной еврейской буржуазии, быстрей и лучше полиции понимавшей, куда клонится дело [791].

Всё же что-то местами удавалось, использовали социалистические брошюры и листки из лондонской типографии, и сами, как умели, вырабатывали «по всем программным вопросам социал-демократические формулы». Так: целое десятилетие заняла медленная пропагандистская подготовка к созданию Бунда.

Но «гораздо больше, чем полицейские преследования, тормозила нашу работу начавшаяся эмиграция в Америку. Фактически мы подготовляли социалистических рабочих для Америки». И вот совсем не длинные воспоминания Исаака Гурвича о «первых еврейских рабочих кружках» насквозь пронизаны попутными замечаниями: агитатор студент Шварц «впоследствии эмигрировал в Америку, теперь живёт в Нью-Йорке». – От такого-то кружка в собрании на квартире Иосифа Резника «присутствовало двое рабочих, один плотник и один столяр, оба теперь в Америке». – Спустя две страницы узнаём, что и сам Резник после ссылки «переселился в Америку». – Приехавший, напротив, из Америки для агитации «молодой человек Гиршфельд… в настоящее время врач в Миннеаполисе» и выставлялся социалистическим кандидатом на должность губернатора. – «Один из наиболее деятельных членов первого кружка Абрамовича Яков Звирин… высидел год в Крестах и… переселился в Америку и в настоящее время живёт в Нью-Йорке». – «Шмулевич («Кивель»)… в 1889… вынужден был бежать из России, до 1896 жил в Швейцарии, где был активным членом социал-демократических организаций», потом «переселился в Америку… живёт в Чикаго». – Наконец и автор повествования: «в 1890 году я сам оставил Россию», хотя за несколько лет перед тем «мы… смотрели на дело иначе. Вести социалистическую пропаганду среди рабочих – обязанность всякого честного интеллигента; этим мы уплачиваем «исторический долг» народу.[А] раз на мне лежит обязанность заниматься пропагандой, то отсюда с очевидностью вытекает, что я имею право требовать, чтобы мне была предоставлена возможность выполнять эту обязанность». А приехав в Нью-Йорк в 1890, Гурвич там нашёл «русское рабочее общество саморазвития», сплошь из минских ремесленников, – и под «русский Новый год» устроили в Нью-Йорке «бал минских социалистов» [792]. В Нью-Йорке «местно[е] социалистическо[е] движени[е]… в своём большинстве было чисто еврейским» [793].