Владимир Бушин - Гении и прохиндеи

Самые многочисленные "жертвователи" своей крови были, конечно, солдаты, и о них Энгельс целиком бывший на стороне союзников, тогда вынужденно писал: "Русский солдат является одним из самых храбрых в Европе... Всегда считалось, что легче русских перестрелять, чем заставить их отступить". Но об этом Окуджава ничего не желает знать.

Ну, а в каком освещении предстают англо-франко-итальянцы и их действия? Да все в том же, уже известном нам - это же представители передового Запада; цивилизованного "мирового сообщества": если о русских ни слова сочувствия или похвалы, а одни упреки да ухмылки, то о союзниках - ни слова осуждения или укора, а одни восторги. Они воюют смело, умно, они удачливы, "проворны" и т. д. Особенно романист выделяет проворство англичан и зулусов. Ну, англичане действительно показали незаурядное проворство. 28 февраля 1855 года газета "Нью-Йорк Дейли Трибюн" писала в передовой: "Британская армия как армия перестала существовать. Из 54000 человек под ружьем осталось несколько тысяч". Англичане прославились в Крыму и такой формой проворства, как дезертирское: они во множестве перебегали к русским. Не так уж мешкали и французы, о них там же говорилось: "У французов, возможно, еще находится под ружьем около 50000, однако было их вдвое больше".

Что касается зулусов, то они, бесспорно, были и есть проворны в самом прямом и хорошем смысле этого слова, только в Крыму тогда никто, кроме Окуджавы, не видел ни одного зулуса. Там их просто не было. Видно, Окуджава спутал их в зуавами, тех насчитывалось до трех полков. Ну, требовать от человека, не отличающего панихиду от поминок, темя от затылка, горло от шеи, чтобы он разбирался, где зулус, а где зуав, было бы жестоко и бессмысленно.

Хорошо, пусть не зулусы, а зуавы. Но они-то, зуавы, неужто были проворней русских? Вот информация к размышлению. Помянутая "Нью-Йорк Дейли Трибюн" 17 апреля 1855 года писала:

"Результат ночной атаки зуавов 24 февраля оказался еще более плачевным, чем мы сообщали неделю тому назад". Еще более!..

И дальше в романе все идет в том же примерно духе. Вот некий полковник Берг пишет главному герою в письме из Крыма:

"Наши ржавые дымные пушки бессильны перед французской артиллерией..." Энгельс писал о наших пушках в Крыму нечто совсем иное: "они очень хороши и превосходно действуют... Огонь русских не уступает по своей силе огню союзников". Об английской артиллерии мы там же у Энгельса читаем: "Орудия лучшие в Европе, порох признан лучшим в мире... Несмотря на это, ни одни пушки в мире не дают такого большого отклонения снаряда от цели, и это показывает, какие люди ими управляют. Вряд ли в какой-либо другой европейской армии офицерскому составу артиллерии так недостает профессиональной подготовки, как в английской Половина неудач британской армии в Крыму объясняется непригодностью всего ее офицерского состава."

Обобщая свои размышления той поры, Энгельс говорил, что подобно тому, как сама старая Англия представляет собой "сплошную массу вопиющих злоупотреблений", так и организация ее армии "насквозь прогнила". Отлично зная историю Великобритании и историю ее завоеваний, он к этому еще добавлял, что нигде в мире нет "такой звероподобной" армии, как британская, где грабеж, насилие, убийство являются издано установленной привилегией, узаконенным правом солдата. Уж мы и тут позволим себе поверит Энгельсу, которого за его военные познания друзья звали Генералом, а не Окуджаве, уровень военной эрудиции которого, увы, еще не достиг того уровня, чтобы он мог отличить курок от спускового крючка.

Итак, наш разбор закончен. Возникает естественный вопрос:

как такое произведение в таком виде могло появиться в толстом столичном журнале, выходящем тиражом почти в 200 тыс. экземпляров? Как могли пройти мимо всего, о чем мы здесь писали, и некоторые тонкие, проницательные, эрудированные литераторы, принимавшие участие в обсуждении первой части романа, состоявшемся в Центральном доме литераторов или выступавшие в прессе после опубликования второй книги? Думаю, что сей феномен объясняется в основном двумя причинами.

Во-первых. За Б. Окуджавой утвердилась репутация своеобразного художественного дарования. Он действительно своеобразен, самобытен во многих своих песнях, создавших ему заслуженную популярность И вот эту песенную репутацию некоторые редакторы, издатели, критики, видимо, и переносят на его прозу, не утруждая себя или даже опасаясь проверить, допустимо ли это.

Во-вторых. Как мы уже отмечали, проза Окуджавы столь хаотична и сумбурна, так изобилует разного рода сюжетными, стилистическими и умственными ужимками, местами, написанными просто неграмотно невразумительно, что это, должно быть, многих сбивает с толку и лишает способности видеть самые вопиющие несообразности, выдаваемые за творческую оригинальность.

Ну, а если, в-третьих, вспомнить и о том, что предыдущее произведение Окуджавы, написанное на таком же литературном уровне, было издано еще и в Бари (Италия), в Мюнхене, в Политиздате, в Париже, то понять выше подразумеваемых товарищей и совсем не трудно.

Эта статья написана пятнадцать лет тому назад. Казалось, мой спор с автором носил здесь чисто литературный и только исторический характер.

Но настали страшные дни октября 93- года... И в те дни Б.Окуджава сказал корреспонденту газеты "Подмосковье" в ответ на его вопрос о расстреле Ельциным Дома Советов: " Я смотрел расстрел Белого дома как финал увлекательнейшего детектива, - с наслаждением", и Стало ясно что спор наш был не о литературе только, не об истории, а главным образом о жизни, в которой мы стоим на совершенно разных позициях.

А наслаждение - смысл жизни для таких, как Окуджава. Тогда, после появление романа "Путешествие дилетантов", он сказал корреспонденту "Литгазеты" : " Я очень счастливый человек, потому что всю жизнь, сколько себя помню, я всегда делал то, что доставляло мне наслаждение." Как ни резко и язвительно написал я о нём в этой статье, но всё-таки и помыслить не мог, что он способен извлекать наслаждение даже из расстрела соотечественников. А ведь только убитых там было больше тысячи...

2 ноября № 1994 года

ЛИЦА И МАСКИ

В лучезарной "Новой газете" (№66) напечатано ослепительно-блистательное предисловие Евгения Евтушенко к выходящей в издательстве "Время" книге избранных стихов Владимира Луговского. Батюшки, а я и не знал, что Евтушенко все еще в России да все еще и продолжает сочинительствовать...

Чем же блещет его предисловие, чем ослепнет? Прежде всего, как всегда, редкостной концентрацией невежества, вздора и лжи. Начать с того, что он не знаете фактов, о которых пишет. Например, уверяет, будто Луговской во время войны уехал в Ташкент. Там в 41-м укрылись многие. Вспомним хотя бы допризывника Юрий Трифонов, близкого друга Евтушенко. А заболевший под первой бомбежкой медвежьей болезнью сорокалетний Луговской показал войне свою, по выражению автора предисловия, "военную спину" и очутился еще дальше - в Алма-Ате. Евтушенко очень любил Луговского и Трифонова и потому сочинил для их оправдания изящный афоризм: "Дело не в географическом местонахождении наших тел, а в местонахождении наших душ." Разве не ослепительно? И почему только этот лозунг не висел в призывных пунктах СССР во время войны9 Однако вот вопрос: если в ту пору местонахождением тел иных литературных мужиков призывного возраста были Ташкент и Алма-Ата, то не значит ли это, что местонахождением их душ были собственные пятки9 Надо полагать, свой афоризм Евтушенко прилагает и к себе: дескать. бренное тело мое в сытой Америке, а бессмертная душа моя в голодной России и вместе с народом голодает, у Автор, как верный заединщик Чубайса и Новодворской, разумеется. гвоздит советское прошлое: "Луговской принадлежал к той эпохе, когда почти невозможно было выжить честному человеку без того, чтобы хоть за что-то, но не было бы стыдно." Разве не блистательный набор слов9 Однако - ведь пальцем в небо, Евгений Александрович, ибо в любую эпоху, буквально в любую, и в жизни любого честного человека всегда найдется нечто такое, за что ему и стыдно, и горько, и отвратительно Честный человек был Пушкин? Так вот он, дитя совсем иной эпохи, признавался: