Н. ГРЕКОВ - Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма

А в это же время бесчувственный Гоголь издает "Вечера на хуторе близ Диканьки". Пушкин писал: "Читатели наши, конечно помнят впечатление, произведенное над ними появлением "Вечеров на хуторе": все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой".

Неуместная веселость. Гибнет Украина. Более того:

Это последнее слово Тараса Шевченко: все плохо. И здесь, и везде. И раньше, и теперь. Кто же виноват? Шевченко не колеблется. Никаких вопросов. Одни ответы.

Виноваты враги. Набор врагов у кобзаря в течение всей жизни стандартный:

Враг номер один - москаль. Это слово в одних случаях означает русского солдата, в других - просто русского. Еще в 1838 году в поэме "Катерина" Шевченко создает отталкивающий образ москаля (т.е. русского офицера). В его отношении к обманутой героине и своему сыну нет ничего человеческого. Всякий доверяющий автору читатель должен согласиться: "москаль - це така гидота, що викликає лише огиду". Правда, встает вопрос: а можно ли автору во всем доверять? Ведь сама поэма посвящена москалю Василию Андреевичу Жуковскому, который принял участие в освобождении крепостного художника. К тому же сам Жуковский был внебрачным сыном русского офицера и пленной турчанки. И ничего: на произвол судьбы брошен не был, стал знаменитым поэтом и воспитателем наследника русского престола. Так что и москаль бывает разный.

Но только не для Кобзаря. У него это всегда- чудовище. От первых до последних стихов. В конце жизни он еще раз обратился к теме связи украинки с москалем:

"Московщеня" - это, конечно, "московське щеня", а "люди" уж понятно - не русские.

В 1839 году Шевченко пишет брату:

В 1840 просит брата не писать ему по-русски: "щоб я хоч з твоїм письмом побалакав на чужій стороні язиком людським".

А в 1842 - земляку: "Переписав оце свою "Слепую" та й плачу над нею: який мене чорт спіткав і за який гріх, що я оце сповідаюся кацапам черствим кацапським словом. Лихо, брато-отамане, ей-богу, лихо!… Ми пропадаємо в оцьому проклятому Петері, щоб він замерз навіки."

"Сновигаю по оцьому чортовому болоті та згадую нашу Україну… Спіткали мене прокляті кацапи так, що не знаю, як і випручаться." (1843)

В этом же году, якобы от имени Псалмопевца, Кобзарь жалуется Богу:

Разумеется, окаянные соседи и Вавилон - это православная Россия. Нет, наверное, ни одной отталкивающей черты, которой не было бы в русском.

Средоточием порока, само собой, является столица России Санкт-Петербург. Там творится такое, что и представить невозможно: матери отправляют дочерей на всю ночь работать проститутками на панель. Не верите? Читайте сами:

Кобзарю здесь, конечно, и карты в руки. Ведь он был частым посетителем ресторанов и публичных домов. Адольфинка, мадам Гильде и прочие обитатели домов терпимости часть упоминаются в его дневнике: "Поклонітесь гарненько од мене Дзюбіну, як побачите. Добряга-чоловік. Нагадайте йому про Ізлера і ростягаї, про Адольфінку й прочії дива. Скажіть, що я його частенько згадую" (1847).

Шевченковеды уже выяснили, что Излер - это хозяин одного из лучших петербургских ресторанов, где народный заступник неплохо питался. Но им еще предстоит выяснить: а не встречал ли Шевченко среди проституток какой-нибудь Катерини, которую "сплюндрували катової віри німота з москалями".

Отвратительна русская столица, отвратительны и губернские города: "… Всю эту огромную безобразную серую кучу мусора венчают зубчатые белые стены кремля и стройный великолепный пятиглавый собор московской архитектуры 17-го столетия. Таков город Астрахань… Где же причина этой нищеты (наружной) и отвратительной грязи (тоже наружной) и, вероятно, внутренней? Где эта причина? В армяно-татарско-калмыцком народонаселении или в другой какой политическо-экономической пружине? Последнее вероятнее. Потому вероятнее, что и другие наши губернские города ничем не уступают Астрахани, исключая Ригу…" (1857).

"Как из любопытства, так и вследствие вопиющего аппетита - мы велели извозчику ехать к самому лучшему трактиру в городе; он и поехал, и привез нас к самому лучшему заведению, т. е. трактиру. Едва вступили мы на лестницу сего заведения, как оба в один голос проговорили: "Здесь русский дух, здесь Русью пахнет" - т. е. салом, гарью и всевозможной мерзостью. У нас, однако ж, хватило храбрости заказать себе котлеты, но, увы, не хватило терпения дождаться этих бесконечных котлет. Явленский бросил половому полтинник, ругнул маненько, на что тот молча с улыбкою поклонился, и мы вышли из заведения. Огромнейшая хлебная пристань на Волге, приволжский Новый Орлеан! И нет порядочного трактира. О Русь!"

О кобзарь! Как же ты прав! Ну что за жизнь без трактира? Азия-с!

Отвратительны русские города, отвратительна и русская деревня: "В великороссийском человеке есть врожденная антипатия к зелени, к этой живой блестящей ризе улыбающейся матери природы. Великороссийская деревня - это, как выразился Гоголь, наваленные кучи серых бревен с черными отверстиями вместо окон, вечная грязь, вечная зима! Нигде прутика зеленого не увидишь, а по сторонам непроходимые леса зеленеют. А деревня, как будто нарочно, вырубилась на большую дорогу из-под тени этого непроходимого сада, растянулась в два ряда около большой дороги, выстроила постоялые дворы, а на отлете часовню и кабачок, и ей больше ничего не нужно. Непонятная антипатия к прелестям природы". (1857)