Сергей Носов - Книга о Петербурге

Строго говоря, книгообмен был взаимопродажей: я покупал «Кристалл» по номиналу — платил в кассу 30 коп., 6 из которых (20 процентов комиссионных) забирал магазин, а мой неизвестный партнер выкупал таким же манером книгу, предложенную мною.

А в книжном магазине на улице Герцена (ныне Большая Морская), да и в других некоторых, книжный обмен осуществлялся с учетом категории книги, которую устанавливал тамошний специалист по книжному спросу. Градаций было немало, чуть ли не десять. Вот принесли, допустим, «Комментарий» Лотмана к «Евгению Онегину» (тираж 400 тысяч), какая это категория? — допустим, четвертая, — а что у нас в четвертой категории? — а пожалуйста, «Воспоминания» Анны Григорьевны Достоевской (тираж 75 тысяч) или вот еще, к примеру, «Математические досуги» Мартина Гарднера. — А мне хочется «Алису в Стране чудес» («Лит. памятники») с комментариями того же Гарднера, вон ту. — Нет, это другая категория. За «Алису» предлагайте что-нибудь в категории Мандельштама из большой «Библиотеки поэта» (была еще малая).

Нельзя сказать, что в книжных магазинах города полки были пустые. Нет, книги стояли. Отдел политической литературы был всегда заставлен книгами. На самом видном месте — одиннадцатитомное собрание речей и статей Леонида Ильича Брежнева под общим названием «Ленинским курсом». Его же воспоминания — «Малая Земля», «Возрождение», «Целина» — во всяком случае, подписанные его именем. Помню толстый том речей и статей Константина Устиновича Черненко, но это когда он сам стал генеральным секретарем. Прочих членов политбюро стояли сборники выступлений. Материалы очередного съезда… Под стеклом на прилавке отдела политической литературы всегда лежали брошюры — ленинские работы и отдельные выступления генерального секретаря, возглавлявшего в тот момент партию.

Отдел технической литературы был богат книгами. Я иногда покупал кое-что по своей прежней специальности («радиотехника»).

На втором этаже Дома книги продавалась художественная литература. Проза была в основном представлена малоинтересными переводами современных писателей из республик, да и своими, малоизвестными, эти расходились без ажиотажа.

В торговом зале постоянно дежурили несколько человек, ожидающих появления дефицита — когда «выкинут», как тогда говорили. «Выкинуть» могли в любой момент: как только появлялась тележка, на которой в отдел доставляли новые поступления, стремительно выстраивалась очередь в кассу, — покупатели еще не знали, что привезли, но были уже готовы к приобретению. Иногда около кассы можно было видеть холостую очередь, ожидающую своей счастливой минуты.

За современными отечественными поэтами, кроме самых известных (вроде Вознесенского и Евтушенко), покупатели не ломились. Надо заметить, отделы поэзии были во всех книжных магазинах, даже в «Судостроителе» на Садовой. Даже первая книга начинающего поэта редко выходила тиражом менее 10 тысяч.

В Доме книги в отделе поэзии работала Людмила Леонидовна, ее знали все пишущие, и она всех знала. Обычная картина: стоит у прилавка какой-нибудь ленинградский поэт и беседует с ней о новинках. Иногда подходишь к прилавку, пробегаешь глазами по обложкам, что на витрине, а она без лишних слов достает откуда-то чем-то примечательную книжку и кладет перед тобой: оцените. Киваешь: да, оценил. Спасибо. Для своих могла и попридержать дефицитную книгу. Вот такой оказалась первая книга Ивана Жданова «Портрет», метаметафориста. Это было в 1982-м. Жданов — знаменитость, притча во языцех, его книгу ждут. Известно, что она вышла в Москве и вот-вот будет в продаже. Заходил в Дом книги, спрашивал, — нет, не поступала еще. И вот однажды — только подошел, не спросил даже ничего, а Людмила Леонидовна — тихо так: «Тридцать копеек в кассу». Иду в кассу, плачу 30 коп., приношу чек. Она кладет книжку на прилавок обложкой вниз: «Не переворачивайте». Убираю, не переворачивая, — рассмотрю, когда из магазина выйду. Тираж, кстати, подрезанный (дефицит, дефицит!) — всего 5100.

В институте у нас образовалась… не знаю, как это назвать, ячейка или первичная организация, в общем — общество книголюбов. Занималось оно исключительно распространением книг. Причем исключительно с нагрузкой. Причем исключительно издательства «Наука».

Лучше и не придумать. «Наука» — это серии «Литературные памятники», «Литературное наследство», много чего иного. Дороговато — с нагрузкой, но у меня повышенная стипендия (хорошо учился), а кроме того, нам всем доплачивает десять рублей к стипендии Министерство обороны, такой у нас институт — авиационного-то приборостроения.

Получаешь от активиста общества таблицу — список книг с указанием номинала и стоимостью нагрузки, обычно не превышающей номинала. Хоть бы один «Литературный памятник» на прилавке появился, а тут — глаза разбегаются, бери не хочу. На самом деле это так издательство «Наука» придумало избавляться от неликвида. Кроме дефицитных книг, на складе накопилось много всякого по узкоспециальным темам — что-нибудь вроде каталога глиняных черепков какой-нибудь археологической экспедиции в Узбекистане или монографии об органах пищеварения паукообразных. Вот эту очень специальную литературу, пылящуюся годами на складах, издательство и сплавляло в качестве ненужной нагрузки к тем же «Лит. памятникам», не доходившим, в принципе, до прилавка (несмотря на свои заоблачные тиражи).

Довелось мне таким манером кое-чего обрести, на что я до сих пор не могу нарадоваться. Например, «Яснополянские записки» Маковицкого, домашнего врача Толстого, — в четырех книгах (плюс отдельно — «Именной указатель»), в замечательной серии «Литературное наследство». А то еще из того же «Литературного наследства» приобрел с нагрузкой первые три книги (четвертую — потом, когда из института уволился) «Александр Блок. Новые материалы и исследования», — на любителя, конечно, так я и есть тот любитель. Ох как порадовался, когда в третьей книге в обширнейшем разделе «Блок в поэзии современников» обнаружил на странице 584 стихотворение молодого Вл. Сирина, прежде напечатанное в Берлине в 1921 году, — но здесь, здесь! — то ж была первая, почти контрабандная публикация Набокова в советской печати, — на дворе-то был позднезастойный 1982-й, и вкупе с краткой справкой о Набокове эта публикация казалась чудом каким-то!.. А четвертая книга вышла уже на заре перестройки — в 1986-м. А пятая — задержалась. Почему задержалась, мне объяснял В. Л. Топоров, один из авторов этого сборника: Пушкинский Дом, по словам его, не хотел выбрасывать публикацию К. М. Азадовского, получившего ранее срок (о том же Топоров писал в книге «Двойное дно»).