Сергей Носов - Книга о Петербурге

1500 года («лета семь тысяч осмаго» — 7008-го — от Сотворения мира) дошла до нас новгородская Писцовая книга Водской пятины. Среди прочих описаны в ней погосты Ореховского уезда, в частности тех земель, на которых появится Петербург.

1617. Столбовский мир, по которому Русское царство уступало Швеции в числе прочих земель — все Приневье, включая место будущего Петербурга. На левом берегу Охты при впадении в Неву возводится Ниеншанц (первые укрепления относят к 1611 году), на правом берегу Охты образуется портовый город Ниен.

30 мая 1672 года родился Петр I.

А 19 августа 1700 года Петр объявил войну Швеции.

Через пять дней выступил в плохо подготовленный, крайне неудачный поход на Нарву. Теоретически овладение Нарвой могло бы освободить Петра от необходимости строить город в устье Невы. А уж если бы он и Ригу взял с ее незамерзающим портом, тогда, кто знает, может быть, столицей России Рига была бы. Есть и такое мнение, но проверить его, разумеется, невозможно. Обстоятельства, однако, под осажденной Нарвой не благоприятствуют русской армии, и самое тяжелое из них — появление Карла XII.

19 ноября Карл XII легко побеждает под Нарвой.

За два последующих года Петр реформирует армию. Переплавляет колокола на пушки. Создает в 1701-м Лужскую верфь, а в 1702-м еще две верфи — одну в устье Сяси, другую — на Свири. Короче, действует.

12 октября 1702 года штурмом берет Нотебург. Петр не возвращает крепости историческое название Орешек. Теперь она — Шлиссельбург. Ключ-крепость. В самом названии открыто выражается намерение царя, — есть «ключ», значит будет «замок», значит, придется ключом воспользоваться. Вероятно, уже тогда Петр придумал название Шлотбург («замóк-крепость») — для Ниеншанца, который он еще не видел воочию и который еще предстояло взять.

1 мая 1703 года взят Ниеншанц.

Среднестатистический образованный ленинградец мало интересовался допетровской историей земли, на которой расположен его город.

Свидетельствую с полной ответственностью.

В общественном сознании это выглядело примерно так: шла война со шведами, пришел Петр к устью Невы, огляделся, а дальше по Пушкину: «здесь будет город заложен назло надменному соседу».

Именно что соседу. А не прежнему квартиросъемщику, продолжающему претендовать (если будем развивать коммунальную метафору) на квадратные метры. Он здесь не прописан!

И чем интересоваться тогда — болотами, что ли?

Название Ниеншанц в обзорных статьях, посвященных возникновению Петербурга, если упоминалось, то вскользь. Ну, где-то была шведская крепость какая-то, Петр взял ее по ходу дела, — в общем, основанию Петербурга она не мешала. И не влияла ни на что. Могло и не быть.

С крепостью Орешек связывались более определенные представления. Орешек — Шлиссельбург. У шведов — Нотебург. А когда град Петров носил имя Ленина, Петром нареченный Шлиссельбург обрел имя Петра — Петрокрепость.

Итого: Орешек — Нотебург (а для нас все равно: Орешек!) — Шлиссельбург — Петрокрепость — опять Шлиссельбург.

Тут есть что помнить — все перед глазами. В 1702-м отвоевали у шведов. Наше, родное. Вот тогда была баталия. Первая крупная победа в Северной войне с непосредственным участием Петра (самостоятельные победы генерал-фельдмаршала Шереметева остаются за кадром).

Петербург растет и растет, а до Шлиссельбурга не дотянуться; в стороне от Петербурга лежит Шлиссельбург, никуда не делся — на месте. Можно съездить к истоку Невы, прийти на пристань, на кораблике сплавать в крепость на острове. Вот там, посмотрите, на востоке Ладожское озеро. А где-то там, у стены, повесили Александра Ульянова. А где-то там закопали несчастного Иоанна Антоновича, нашу «Железную Маску». А вот заросшие кустами развалины времен Великой Отечественной… Все здесь. Стены дышат историей, потому что они есть.

А где Ниеншанц? Ниеншанца и след простыл. Нет Ниеншанца.

История — вещь интересная, но интересна также история восприятия истории.

На этот счет — контрольное воспоминание.

В середине девяностых группа петербургских драматургов затеяла серию сборников пьес, кто-то предложил экзотическое название проекту — «Ландскрона». А что это? Да вроде бы такую шведы крепость на берегах Невы построили, за несколько столетий до Петербурга. Сейчас уже не вспомнить, с какой стати петербургские пьесы должны были выходить под маркой Ландскроны, — наверное, просто красиво, да и название «местное», свое, «принципиально не московское», что-то в этом и от «всемирной отзывчивости русской души» было, и вместе с тем от патриотизма, хотя и парадоксального, а главное, звучало загадочно — словно авторы сборника знали что-то, другим неизвестное. На самом деле авторы сборников ничего толком не знали об исторической Ландскроне вообще и вообще первый раз о ней слышали (кроме предложившего; он второй). И читатели не знали. Об этом и свидетельствую с удивлением. Только из-за сборников этих и помню, что означало имя Ландскрона тогда для большинства петербуржцев. А ничего. Сейчас-то Ландскрона у нас на слуху, а когда сборник вышел, все спрашивали: что это? Интернет появлялся только, никаких Википедий под рукой не было. Книгу, допустим, А. Ю. Гиппенга, изданную почти сто лет назад, или работы нашего старшего современника И. П. Шаскольского теоретически можно было заказать в Публичной библиотеке, но практически туда надо было еще пойти. В общем, звучало свежо и загадочно. И с претензией. Была у нас, оказывается, Ландскрона. На какое-то время Ландскрона в определенных, очень узких кругах стала своеобразным мифом: будто это и есть подлинное, хотя и тайное название города, запутавшегося в именах.

Сейчас нам, и стару и младу, известно: Ландскрона просуществовала менее года, была построена к осени 1300-го и в 1301-м, по весне, разрушена новгородцами.

«Алиса, что такое Ландскрона?»

(Кстати, только что узнал: Ландскрона — сайт болельщиков «Зенита», и это первое, что в данный исторический момент предлагает нам поисковая система «Яндекс».)

На месте Ландскроны спустя три века возник Ниеншанц.

О Ниеншанце представления в недавние времена были еще хуже. И мало кто слышал название города Ниен.

Если б их засекретили, да нет же. Просто сведения эти не входили в так называемый багаж знаний образованного человека. Просвещенному ленинградцу допускалось не знать ничего о Ниеншанце и даже не подозревать о былом существовании города Ниен у истока Охты, в то время как незнание двенадцати подвигов Геракла или, к примеру, фамилий пяти казненных декабристов могло восприниматься как признак невежества.

О да, казненные декабристы! Мне, наверное, было лет десять-одиннадцать, когда я смотрел какую-то молодежную телепередачу для старших («Горизонт»?), и вот там одна авторитетная дама, от имени, что ли, жюри какого-то конкурса, так и сказала: стыдно культурному человеку не помнить фамилий казненных декабристов — их всего пятеро. А я тогда назвать мог двоих, так что ощутил себя культурным человеком на две пятых. Запомнилось.