Владимир Пропп - Неизвестный В. Я. Пропп

Это была содержательная дружба. Затем жизнь нас развела на долгие годы.

Вернувшись осенью 1946 г. из Германии (по окончании войны), я как-то случайно напал на одну научную работу Воли — о русских сказках. Я прочел эту вещь с большим удовольствием, наслаждаясь чудесным, каким-то «мягким» языком и глубоким проникновением в тему исследования.

Однако тогда я сразу не предпринял шагов к розыскам Воли: моя жизнь была слишком неустановившейся, я слишком остро болел своим уходом от семьи...

Затем жизнь понемногу наладилась. Ко мне приехала из Риги Евдокиюшка [147] Моя жена Евдокия Ивановна. — Прим. В. Ш. и тоже стала работать в Академии: я — в Научном отделе, она — в баролаборатории. Я получил две комнаты в новом доме Академии, мы оформили свой брак. Здоровье Евдокиюшки улучшилось.

Думаю, что именно в связи со всем этим во мне как-то сама собою проснулась память о Воле. Я узнал через адресный стол его домашний адрес и написал ему. Он откликнулся немедленно — сердечным, родным письмом.

Так началась наша переписка.

Она обнимает период с начала декабря 1953 г., когда мы с Волей вновь «нашли» друг друга после долгой разлуки, по август 1970 г., когда Волюшка умер.

Она далеко не полна. Волины письма сохранились лучше. Они-то и составляют основной материал последующих страниц. Моих же писем уцелела лишь небольшая часть: от целого девятилетия с февраля 1954 г. по январь 1963 г., а также за весь 1965 г. не сохранилось ни одного письма.

Текст писем оставлен неприкосновенным, без какого бы то ни было редактирования. Произведены лишь отдельные купюры, не затрагивающие характера писем. Приведены некоторые мои дневниковые записи и отдельные пояснения».

В. С. Шабунин

На ул. Смирнова № 8, кв. 13

Ленинград, 2 дек. 1953.

Дорогой мой!

Не могу Тебе сказать, как Ты меня обрадовал! Сколько раз, проезжая мимо Академии, я вспоминал то общежитие, с окнами на Нижегородскую, где я у Тебя бывал. Я помню и дом ваш [148] В Лесном. — Прим. В. Ш. , и бабушку, которую так берегли, и папу, который учил меня глубинной посадке картофеля и сам делал сахарин. Я помню Твою чудесную маму, и как она пошла в учительницы, и как любила детей, и Женю (т. е. Евгению Сергеевну) очень хорошо помню. Вы были похожи друг на друга, оба румяные и немного круглолицые. В вашем доме мне нравилось все, решительно все: и просторные комнаты, где мало вещей, и окна в сад, и крыльцо. Я помню даже плов из баранины и риса — несмотря на голод, гостеприимство было русское. В Твоей комнатушке Ты мне показывал Эккартсгаузена [149] Эккартсгаузен (1753–1803) — немецкий писатель, автор многочисленных юридических, беллетристических, алхимических и мистических сочинений. . Теперь мы уже ни во что не верим, но тогда верилось в многое, и вспоминаю я это время как далекое детство.

Да, мы и переменились, и нет. Я все так же люблю жизнь, но не люблю тех отвлеченностей, которым мы тогда предавались. Я стал любить все обыкновенное, самое обыкновенное и простое.

Последнее, что я помню о Тебе, это письмо из Новозыбкова [150] Я был в Новозыбкове в 1918 г. в составе 5-го Экспедиционного санитарного отряда Красной Армии. — Прим. В. Ш. . Верно? С тех пор ничего, и вдруг такая радость!

Про себя могу сказать, что в жизни я, вообще говоря, был счастлив. Я тоже женат вторично, у меня трое детей, которых я нежно люблю. Старшей дочери уже 29 лет, а мне 58. У меня был инфаркт, сердце надорвано, и я полуинвалид, но духом и умом пока бодр.

Но не стоит говорить о себе. Лучше нам повидаться и все друг о друге рассказать. У меня сейчас больна жена, и потому мне лучше приехать к Тебе, если это можно. В субботу вечером я буду занят, а в воскресенье я свободен. Я приехал бы к Тебе часов в 5, часика на два. Если не можешь — черкни. Звонить в Университет бесполезно, т. к. телефон внизу, а я работаю наверху, и никто не пойдет меня звать. Если это Тебе неудобно, я буду ждать Тебя у себя в субботу днем или в воскресенье утром.

Твой Воля. Ленинград 40, ул. Марата 20, кв. 37.

5.XII.1953. Па следующий день Воля действительно был у меня — невысокий, крепко постаревший и ссутулившийся, в очках, которые дужкой оправы давят ему на нос и затрудняют отток крови, но все такой же милый, с интенсивной внутренней жизнью, со спокойным, глубоким взглядом своих ясных карих глаз, с глубокой дружественностью своего отношения ко мне... Он пробыл у нас около двух часов, поужинал с нами... а затем вскоре письмом (от 15.XII.53) позвал нас к себе.

Ленинград, 15.XII.53.

Дорогой Витя!

Мне очень хочется повидать Тебя и Евдокию Ивановну. На неделе это никак не выйдет, т. к. перед экзаменами я занят сверх меры каждый день. Но в воскресенье я свободен, и если Ты вечером, вокруг семи, сможешь побывать у нас вместе с женой, мы будем очень рады. Моя жена, Елизавета Яковлевна, также ждет вас. Если можете быть — никаких писем не надо. Если заняты и не можете — черкни строчки две.

Любящий Тебя

Воля.

Мой адрес: улица Марата 20, кв. 37. Дом — против Колокольной. Если ехать трамваем № 9 (22, 28, 34), сходить у Кузнечного. Если автобусом — у Владимирского собора и подняться по Колокольной. Второй двор, налево, первый этаж. Трущобным видом двора не смущайся.

В намеченный день Евдокиюшка не могла быть, и я ездил к Воле на улицу Марата один. В беседе с ним я узнал, что им закончен большой труд, над которым он работал последние 10 лет, — о русском героическом эпосе [151] Монография «Русский героический эпос» вышла в свет в 1955 г. — Прим. В. Ш. . Труд этот должен быть издан Университетом.

Из этого посещения я вынес хорошее чувство, вызванное соприкосновением с чистой и глубокой личностью.

27.XII.53.

Дорогой Витя!

Ты меня глубоко тронул тем, что как друг и как врач понял мое депрессивное состояние в связи с предстоящим обсуждением моей книги. Могу Тебе теперь сообщить, что она прошла более чем благополучно. Постановлено книгу включить в план издательства 1954 года, назначен ответственный редактор, установлены сроки. Критических замечаний почти не было, а те, какие были, были дельные. Самое тяжелое для меня всегда — это непонимающая глупость с повадками безапелляционной авторитетности. У меня это всегда вызывает сжатие мысли и сосудов и полную неспособность реагировать. Этого не было совсем, а было глубокое, настоящее понимание и полное признание. Депрессия начинает проходить.

До 23-го января я сплошь экзаменую. Знаю, что и Ты в это время занят. После 23-го я зайду к Тебе совсем запросто, если позволишь — с аппаратом, т. к. у меня чешутся руки снять Тебя в Твоих комнатах, снять Евдокию Ивановну, увековечить Твои пейзажи.

Твой Воля.