Евгений Зубарев - Наш человек в Киеве

Почему я? Почему в феврале? Почему вообще туда нужно лететь из Петербурга? Почему не нанять местных? Там что, все умерли?

— Да, там все умерли. Ты фильмы про зомби видел? Вот там все точно такие сейчас ходят, именно что как зомби. Одно отличие — зомби обычно молча мозг тебе выедают, а эти в процессе еще кричат про то, что Америка с ними, и что Евросоюз их одобряет…

Директор смотрел на меня с плохо скрываемым раздражением и поминутно бросал нервный взгляд на часы.

— Палыч, двойной гонорар плюс командировочные. Соглашайся. И не говори мне, что ты боишься.

— Вообще-то, я не боюсь, — соврал я. — Просто хочу точно знать, ради чего рискую…

На самом деле, я даже не набивал себе цену — я лишь хотел услышать от первоисточника, что конкретно меня ждет. Вариантов предполагалось несколько, но все были какие-то безрадостные.

— Если меня примут, что будет: тюрьма или просто высылка?

— Тюрьма только для аборигенов, у кого гражданство местное. Пока, во всяком случае. Птицина [1] Вообще-то обычно — Птицын вот всего лишь выслали в Россию неделю назад, правда, довольно жестко, — осторожно подбирая слова, сообщил директор. — Но ничего уголовного не предъявляли.

— Избили, изувечили, издевались — , или обошлось? — так же осторожно подбирая слова, спросил я.

— С Птициным? Ну, челюсть гуманитарно сломали при задержании, по почкам прошлись демократично. И еще два ребра у него вроде бы треснули, но это не точно…

Мы оба помолчали, думая каждый о своем.

— Но мы оплачиваем лечение и протезирование, — вдруг торопливо добавил директор.

Я рефлекторно потрогал свою челюсть. Терять ей, конечно, после трех переломов за последние четыре года было уже нечего, но ведь каждый раз больно же. И, кстати, там у меня минус два зуба спереди, которые я все никак не вставлю вот уже полгода.

Директор снова посмотрел на часы, потом коротко вздохнул:

— Еще премии обещаю — по итогам каждого месяца, сколько продержишься там. Пятьдесят процентов плюсом к обычным расценкам.

— Ладно, я готов. Чего не сделаешь ради торжества тоталитаризма. Когда вылетать?

— Сегодня. У тебя самолет через четыре часа, вообще-то. Билеты заказаны, получи их в отделе кадров, у Танечки.

Вот так у нас дела делаются, ага. К чему был весь этот душещипательный разговор, если директор все решил за меня, причем за пару часов до того, как я вошел к нему в кабинет?

Дома я не сильно задержался — дежурный чемоданчик всегда под кроватью. Запасные аккумуляторы, камера, штатив, носки, документы, наличные.

Смартфон я вычистил, пока ехал на такси в аэропорт. Чистка требовала внимания и сосредоточенности — сейчас столько дурацких приложений, что норовят записать всю твою жизнь поминутно. А зачем тайной политической полиции нашего бывшего братского народа знать, к примеру, где и с кем я провел вчерашний вечер?

Заказ гостиницы тоже оказался несложным делом — это все я сделал в аэропорту, выбрав отель поближе к центру Киева, поскольку именно там происходят все интересующие нас события.

Надо сказать, цены на номера меня удивили: — я был уверен, что так безбожно обдирают туристов только в Москве да Петербурге — , но нет, глядите, соседи из списка независимых от всего на свете республик уже подтягиваются.

В накопителе аэропорта у меня было время подумать, что я буду говорить по прилете у пограничникам в Жулянах. Почитав, что пишут в Сети, я понял, как мне повезло — Танечка заказала рейс именно в маленький и старый киевский аэропорт в Жулянах. Он расположен в черте города и славится спокойным отношением пограничников к приезжим. А вот большой и сравнительно новый аэропорт «Борисполь», напротив, был известен дикими выходками персонала по отношению к русским. Если, конечно, верить комментариям безвинно пострадавших, которые они потом публиковали в Сети жертвы произвола.

Один из таких комментариев жертвы украинской демократии я даже сохранил себе в телефон, рассчитывая использовать в публикации.

«Меня зовут Михаил, я из Краснодара. Я ездил в Киев осенью, получилось неудачно и даже оскорбительно. Итак, рассказываю, как было дело.

Прилетел я в «„Борисполь“». Украинский пограничник взял мой российский паспорт, небрежно полистал его, а потом вдруг спросил:

— Чей Крым?

Я промолчал — читать лекцию про народное волеизъявление смысла не было. Тогда пограничник начал возить моим раскрытым паспортом по поролоновой подушке с чернилами, пока на месте фотографии и моего имени не образовалась сплошная синяя клякса. После этого он вернул мне паспорт со словами:

— Москалям нечего делать в приличной стране…

Вот так меня не пропустили через границу. И я еще почти сутки ждал обратный самолет в Россию.

А еще при проверке багажа украинские таможенники специально сломали мою скрипку, с которой я должен был выступать в Киевской консерватории. Они там, внутри скрипки, искали наркотики, при этом очень веселились, приговаривая:

— Ах, не смешите наши пейсы…

У меня вопрос ко всем пользователям на этом европейском форуме: скажите мне, пожалуйста, — на Украине, что, совсем уже умом тронулись? Или это лично мне просто так не повезло?».

…Наверное, Михаилу из Краснодара действительно не повезло. На Украине националистическая идеология государственной не объявлялась. О превосходстве украинцев над русскими, цыганами и евреями, если и говорится, то только в частных небольших СМИ — на госканалах телевидения и на официальных порталах в Сети пока стесняются.

Российские пограничники в Пулково и, тем более, белорусские в Минске мною не заинтересовались, хотя по поводу наших я тоже немного волновался — пара забытых и потому не оплаченных автомобильных штрафов всегда всплывает в самый неподходящий момент. Но обошлось.

Усевшись в кресло самолета, я оценил летевшую со мной в Киев публику. На три четверти это были мужики с обветренными мрачными физиономиями. Надо думать, украинцы- гастарбайтеры: это было ясно по медным загорелым лицам и рукам, простой одежде, грубым прическам под горшок. Конечно, я легко мог бы изобразить кого-нибудь из них, но для этого, как минимум, был нужен украинский паспорт.

В голливудском блокбастере мой персонаж непринужденно отобрал бы паспорт у работяги и прошел границу без проблем. В моей суровой реальности мне нужно было думать о том, как пересечь границу с рязанской мордой и русским паспортом в руках.

Соседи вполголоса переговаривались между собой с интонациями старух 90-х годов, у подъезда рассказывавших друг другу истории про бесчинства банды в их районе.