Георгий Иванов - Письма Г. В. Адамовича И. В. Одоевцевой и Г. В. Иванову (1955–1958)

До свидания, Мадам и Жорж.

Я все думаю: чего приехал? Хотя есть разные развлечения, и в особенности в Cannes. Но туда далеко ездить, да и дорого. В Casino сначала была катастрофа, и теперь понемногу восстанавливается. Была бы выдержка и нервы, можно было бы на это и жить! Как Ваши ревности и Отелло? Кланяйтесь обоим. Bon loisirs. И, пожалуйста, поддерживайте интеллектуальную переписку.

Дорогие дети, я, верно, приеду к Вам по дороге в Париж, т. к. издержавшись здесь, как Хлестаков, не имею денег на приезд особый. А так – будет без расходов специальных. Думаю, что это будет в будущий четверг, т. е. 13-го, но пришлю еще подтверждение. И, вероятно, приеду довольно рано, т. к. потом хочу поехать в Марсель по делам сердечным (не медицинским, а любовным).

Madame, статейку о «Новом журнале» 134 послал Водову третьего дня, с просьбой напечатать в ближайший четверг. Не знаю, сколь Вы будете ею довольны. Вы любите комплименты без прикрас, а у меня жанр другой. Но писано с лучшими чувствами, а в доказательство сошлюсь, что здешняя машинистка моя, принеся рукопись и передав ее моей хозяйке, сказала: «как, вероятно, Мг. Адамович любит эту Одоевцеву!» Она сама поэтесса и потому к Вам в ревности. О Ninon расскажу при радостном свидании.

Ну «пока». Надеюсь, a bientet! 135

Chere Madame et George

Sauf imprevu 137 , я буду у Вас в четверг, 13-го. Приеду в Тулон в 11 1/2, ну, а когда попаду в Нуere, – зависит от автобуса. С поездом 17–47 я должен обязательно из Тулона уехать. Значит, сидите дома. А если нельзя, шлите немедленно телеграмму.

A bientot, надеюсь.

Водов сообщил, что статья моя будет в четверг, 13-го. На этой неделе нельзя было из-за сочинения Маковского о Гиппиус. А я просил его печатать меня только по четвергам, как было когда-то.

Дорогая Madame Ирина Владимировна Ну, вот – je suis a Paris 138 , без большого удовольствия. Но с удовольствием увидел, что статейка моя появилась в должном виде и что мои опасения не оправдались. Перечтя ее, я сам себе сказал: «как я люблю эту Одоевцеву!» Почти как Макеев и прокурор.

В Марселе было «блаженство и безнадежность». Второго больше, но и первого много, а все рядом мне кажется такой трын-травой, что и думать не стоит. Вы – натура холодная и меня не поймете, а Жорж тем более, ибо считает, что я хочу только добраться до дела. У Льва Николаевича (Алданов никогда не говорит: Толстой) есть в «Отце Сергии» хорошая фраза: «Он так ее любил, что ему от нее ничего не хотелось».

Да, мы говорили о всякой чепухе, а 1 лист утрачен

Пусть он не очень смущается из-за своей tension 139 , это вовсе не столь важно и опасно, как он думает. Я из-за Олюши говорил об этом со всякими докторами, и даже с Laubry, знаменитой звездой по cardiologie. Но надо быть осторожным, особенно с едой. А главное – надо tension спускать, несмотря на слабость. Слабость неизбежна при спуске, но к ней организм привыкает, и потом она исчезает. De temps en temps 140 надо непременно понижать tension и давать артериям отдых. Я это пишу не наобум, а потому что знаю. И пусть не щурится. Но это совет эстетический, а не медицинский.

Здесь я еще почти никого не видел. Видел Кантора, который неожиданно превратился в старца (забыл о Луначарском! Но я увижу его послезавтра и скажу). Сегодня зачем-то должен видеть Цетлиншу, верно, из-за «Опытов».

Ну, Madame et Jojo, до свидания! Пишите – о жизни и мыслях. Знаете, как Несчастливцев 141 : «Ты, брат, да я…» Но Вы, верно, не помните по малой культурности.

Chere Madamotchka прежде всего, прибыв в Париж, шлю поздравления и пожелания к Празднику и Новому году, как полагается в хорошем обществе. И правда – желаю Вам de tout coeur 142 всего, что можно. Но можно мало, и, в сущности, выходит, как у Тэффи: «а главное, здоровья!» Я начинаю думать, что это, действительно, главное, т. к. у меня болит то сё, то это, а вот теперь – печень, и видно, начинает человек разваливаться. Пора, мой друг, пора, – но не хочется.

Ну, оставим философию. Здесь я уже пять дней. Вчера видел Вольскую, которая все любовные глупости забыла, ибо заботы у нее теперь другие. Ляля разорилась окончательно, и хлопоты лишь о том, чтобы спасти ее от суда и тюрьмы, а о фабрике нечего и думать. Она чего-то там не платила, что платить надо, и это обнаружили. Наложили на нее штраф, – кажется, 30 миллионов, а у нее нет ничего. Ninon, однако, говорит, что ей придется «жить литературой», в чем я не стал мне хватает страницы – т. е. не у меня лично, а «достаньте для меня» – но доставать мне тогда, а у меня все в обрез, до крайности. Так что я вздохнул и не дал, на что она очень скисла. Она хлопочет о доме под Парижем или на юге, но еще неизвестно, возьмут ли ее. Если будете ей писать, не пишите, что я Вам о ее делах сообщил, – м. б., это и секрет, не знаю.

Помимо сего, был на фестивале у Гингеров, по случаю выхода его книги 143 . А завтра на завтрак Бурова 144 не иду, т. к. у меня в 3 часа идиотская лекция для студентов Петербургского университета 145 . Но после моей переписки с Буровым этой осенью я и рад, что не могу пойти. Да, видел я в одном высоком и тайном собрании Маковского. Он меня не без иронии спросил: «Как Вам понравилась моя статья о Блоке в “Русской мысли”?» Я ответил: «Не согласен ни с одним словом», на что он мне сказал: «А вот Георгий Иванов пишет мне, что наконец-то о Блоке сказали правду, и что он давно бы сам все это написал, но не решался», и что Блок – бездарность, а великий поэт – Андрей Белый, а сверх-великий – Зинаида Гиппиус. На все это я ему сказал, что, очевидно, не всегда муж с женой согласны, т. к. окончание письма утрачено.

Дорогие душки, как все у Вас? Перед отъездом из Парижа я пошел к Леонидову, но он был где-то за границей, поэтому я ему написал письмо, со всем красноречьем, на которое способен, и с указанием, как «все друзья Георгия Иванова» будут ему благодарны за устройство вечера или хотя бы содействие в устройстве. Но ответа нет! Это меня чуть-чуть удивляет, из Парижа мне его письмо переслали бы. Впрочем, я написал ему, что все дальнейшие переговоры он может вести с Померанцевым, который у него ежедневно бывает, кажется, на положении «негра». Ну, вот меня и интересует – каков результат? Лифарь 146 – чепуха, на него публика не пойдет, достаточно ходила за 30 лет, но у Леонидова есть всякие другие звезды, и все дело, можно ли его раскачать.

A part cela 147 , сижу в чудном Манчестере и вспоминаю парижские развлечения. Вольская все просится в дом, но мне говорят, что если ее и возьмут, то в комнату пополам с другой особой – и представляете себе, что из этого получится.