Сергей Данилов - Сад Шкроева

Остальная команда помещается в передней части судна. Рядом со «Зверобоем» стояло наше же судно «Белуха» ( №5). Оба выкрашены в один цвет и похожи друг на друга как брат на сестру.

№5 Парохода «Белуха» под загрузкой

Сейчас в пути встретились с Белухой — они идут в море. Обе команды высыпали на палубу, машут шапками, кричат прощальные приветствия, салютуют флагами. На иностранных пароходах тоже высыпал народ на палубы, смотреть это не совсем обычное прощание — прощание брата и сестры перед будущими невзгодами, и которые встретятся не скоро — только зимой в Мурманске. Наконец, Белуха дает последний гудок и скрывается за поворотом реки, от нее остается лишь блестящий след на шероховатой поверхности реки.

В Архангельске не особенно скучно. Днем конечно, провожу свои вычисления, вечером еду в город. Там купаюсь, глазею в яхтклубе на парусные суда, играю на стадионе в теннис, волейбол и сужу баскетбол — совсем как в Томске. Часов в 11 приходится возвращаться, так как пароходик ходит только до 12. Никак не могу рано лечь спать — светло, светло настолько, что всю ночь можно играть в теннис. Сяду у капитанской рубки и любуюсь закатом, наблюдая медленную и удивительно красивую игру цветов.

Архангельск 1930. VII. 12 Твой Алексей.

И, наконец, последнее письмо перед выходом:

Галя!

Через несколько часов предполагаем выйти из Архангельска. Берем курс на северную оконечность Новой Земли к Мысу Желания. Теперь очень долго время не буду иметь возможности посылать письма, а для последнего письма не имею достаточно времени, что оно получилось обстоятельным и содержательным.

К этому письму прилагаю два снимка, сделанных вчера мною при помощи часового механизма. Как видишь, я свое слово держу. Вчера испытывал казенный фото и, как видишь, воспользовался в личных целях. Испытание прошло блестяще и меня сразу произвели в «придворные фотографы», сняв эту общественную нагрузку с радиста и переложив на мои плечи к удовольствию последнего. Надеюсь привезти много интересных снимков — здесь пластин съемочных 20 дюжин, вот только жаль, что проявителя не сумели добыть соответствующее количество.

На сём придется кончить, т.к. не успею отправить письма — закроют почту.

1930. VII. 20

№6 Алексей Шкроев на «Зверобое», 1930

Фото №6 с надписью: Архангельск, июль 1930. Гале Майковской в знак доброй дружбы.

История повторялась: как его отец, Иван Иванович Шкроев, посылал из поездки фотографию своей невесте, которая вскорости станет его женой, так Алексей отправил из путешествия фотографию девушке, которая в следующем, 1931 году выйдет за него замуж.

На снимке ( №7) Галя Майковская, та самая девушка, которой в знак доброй дружбы была послана фотография из Архангельска, родилась в 1909 году в Москве. Сохранился её альбом, относящийся к периоду 27—29 годов, — время учёбы в томской 1-й трудовой школе-девятилетке и на первом курсе медицинского факультета Томского университета.

№7 Галя Майковская, 1929

Поэтический альбом всегда есть в некотором смысле дневник чувств, куда попадают из прочитанного строки, что ближе именно сегодня, в данную минуту, сейчас. Коротко пробежимся по страницам, отмечая авторов и даты записи, где таковые имеются в альбоме.

Итак, начало: «Папиросники» Сергея Есенина, о беспризорных обитателях улиц больших и малых городов того времени, по-видимому, картина близкая и привычная томичам:

Следом, четверостишье из «Слова Есенину» Иосифа Уткина на недавнюю смерть Есенина:

21 июня 1927 года записано стихотворение «Царевич из сказки» Константина Бальмонта:

Ещё один отрывок из «Закатной пирамиды» Бальмонта имеет дату 1 июля:

Ставшие иносказательными по советским временам строки. Галине Майковской семнадцать лет, на её детство пришлась первая мировая война, которую отец провёл на германском фронте, а они с матерью жили в Красноярске. В 1916 году семья перебралась в Томск к сестре матери Лидии Семёновне Островской. Здесь их застала гражданская война. Вернувшегося с фронта отца мобилизовали в белую армию, за что в 20-м году ему пришлось отсидеть год в тюрьме ВЧК. Лето 1927 года — последние школьные каникулы.

3 июля записана полностью баллада «Король и шут», имеющая для политической ситуации юбилейного года революции свежее звучание.

И тем же днём 3 июля помечен романтический стих В. Мазуркевича «Геба»:

А 10 июля из него же:

Приближается десятилетняя годовщина советской власти, всем понятно, что возврата к прежней жизни не будет. Она стёрта с лица земли, уничтожена «полностью и окончательно», как писали газеты. Впереди непрестанные лихолетья, войны, голод и холод. Так что о «воздушно-лёгких нарядах, рядах весёлых юных пар, улыбках нежных и взглядах волшебнее волшебных чар» предпочтительней забыть да учиться науке выживания в условиях террора власти против собственного народа.

Совершенно иное звучание, чем прежде вызывает куплет популярного в дореволюционной России романса «Уста мои молчат» на стихи Федора Белозерова:

И далее стихотворение М. Лохвицкой «Я люблю тебя, как море любит…", помеченное 2 ноября 1927 года: