Юрий Ленчевский - Артур Артузов – отец советской контрразведки

Один за другим брали слово бывшие коллеги и товарищи Артузова по работе в КРО и ИНО и каких только гадостей ни наговорили в его адрес. Разумеется, ему припомнили и «польских шпионов», и отсутствие бдительности, и мягкотелость — все зависело от фантазии очередного оратора.

Надо было отвечать. Надо было честно, самокритично, но достойно высказать свою точку зрения на все происходящее. Артузов действительно поверил, что Сосновский, Илинич и другие сумели обмануть его. Неслучайно Фриновский по указанию Ежова «просветил» его на сей счет до собрания. Им нужно было, чтобы Артузов, несмотря на начавшуюся «смену поколений» в ГУГБ, пользовавшийся среди сотрудников большим авторитетом, покаялся в своих ошибках на активе не по казенному, с дежурными заверениями в преданности партии и ее великому вождю, но искренне, «не за страх, а за совесть» Артузов выступил. Действительно искренне. Но совсем не так, как ожидали и Ежов, и Фриновский. Он признал свою вину (как мы уже знаем — несуществующую), но вышло так, что на самом деле опроверг обвинения в адрес Сосновского и Илинича. Выводы же из допущенных им «промахов» сделал, как профессионал, совершенно правильные, какие и следует делать руководителю разведки из провалов, которые неизбежны в работе любых спецслужб.

Далее Артузов кается, что, как руководитель разведки, позволил в случае с Илиничем одурачить себя. Хотя опять неясно, каким успехом польская разведка компенсировала передачу нам действительно важнейшей информации. Покаяние выглядит слабо, неубедительно. Иначе и быть не могло, потому что в подсознании Артузов отторгал навязанное ему Фриновским «доказательство» измены Илинича, Сосновского и других поляков.

«Виноваты ли мы, что нас одурачили? — задавался вопросом Артузов и отвечал: — Конечно. И я в первую очередь, как тогдашний начальник. Я не говорил сперва о доле ответственности за это также т. Слуцкого и Бориса Бермана. А она имеется. Ведь на театре вербовок Илинича они имели возможность непосредственно наблюдать его работу — они видели его работу в Берлине, где они работали, а я сидел в Москве».

«Все знают о моих холодных отношениях с Ягодой, — признавал он, — но, уверяю вас, у меня не повернулся бы сейчас язык намекнуть вам, что Ягода был больше чем политически близорукий маленький человек. Для утверждения, что Ягода хотел вреда для Советской власти, ведь нет никаких пока оснований. Все знают, что он хороший хозяйственник, организатор, не его вина, а его беда, что он политически не дорос до своего высокого поста».

Это было смертельно опасное заявление, особенно в присутствии Ежова. Осознавал ли это сам Артузов? Трудно сказать… Но фактически этими словами он возложил вину за то, что столько лет органами государственной безопасности руководил человек, до этого поста не доросший, на Центральный Комитет ВКП(б) и лично его великого вождя!

Артузов продолжал: «Да, мы чуть-чуть не превратились в то, чего больше всего боялся наш первый чекист Феликс Дзержинский и против чего он нас неустанно предупреждал: "Будьте всегда прежде всего сынами нашей партии, пославшей нас на ответственный и почетный участок борьбы, бойтесь превратиться в простых техников аппарата внутреннего ведомства со всеми чиновными его недостатками, ставящими нас на одну доску с презренными охранками капиталистов. Помните, что, став на этот путь, вы погубите ЧК, партия будет права, если в этом случае разгонит нас".

Потому-то Дзержинский так боялся всякой лжи со стороны работников-чекистов, всякой провокации в агентурных методах работы, всякого замазывания ошибок и недостатков в работе.

А разве, товарищи, не было у нас признаков, показывающих, что при установившемся после смерти Менжинского фельдфебельском стиле руководства отдельные чекисты и даже звенья нашей организации вступили на опаснейший путь превращения в простых техников аппарата внутреннего ведомства?»

После партийного актива Артузов пишет письмо наркому Ежову, в котором кается и признает свою вину.

Переписка Артузова с наркомом (правда, односторонняя) на этом не прекратилась.

28 марта арестован давний знакомый Артузова Макс Бенедиктов. 12 апреля — бывший муж Инны Михайловны, ныне сосед по квартире Григорий Тылис, недавно вернувшийся из очередной загранкомандировки по линии Разведупра.

Артузов пишет наркому очередное письмо, в котором берет Бенедиктова и Тылиса под свою защиту, как честных советских людей.

Шли дни. Артузов узнал, что его сестру Веру вдруг посетила давняя агентесса ОГПУ, дочь бывшего директора департамента полиции Лопухина Варвара Алексеевна. О ней было известно, что она единственная осведомительница, которую за всю жизнь завербовал лично Ягода. Сия дама (по мужу Чичкина) долго и упорно пыталась задавать Вере Христиановне довольно-таки странные вопросы.

Затем был подобного рода «подход» к двоюродному брату Артузова, Игорю Кедрову, сотруднику ОГПУ с 1925 года [52] Гладков Т. Награда за верность — казнь. — М.: «Центрполиграф», 2000. .

Дни Артузова были сочтены… В ночь с 12 на 13 мая 1937 года Артузов был арестован. По сей день возникает вопрос: кто был инициатором ареста Артузова?

Решающую роль в судьбе Артузова сыграл (во всяком случае, в пределах Лубянки, а не ЦК и Кремля), настоял на аресте Михаил Фриновский, ставший 15 апреля первым заместителем наркома и начальником ГУГБ, заняв эти должности вместо Якова Агранова.

Поначалу Агранова перевели в «просто» заместители наркома, а по совместительству назначили начальником 4-го (секретно-политического) отдела ГУГБ. Ровно через месяц его послали начальником УНКВД Саратовской области, а еще через два арестовали. Расстреляли 1 августа 1938 года.

Санкционировал ли арест Артузова Сталин — неизвестно. Возможно, что нет: формально нынешняя должность Артура Христиановича не числилась в номенклатуре Секретариата ЦК.

В те годы было уничтожено двадцать семь корпусных комиссаров, в том числе все четверо, один из них Артур Христианович Артузов, пришедшие в Разведупр из НКВД. Еще четыре корпусных комиссара отбыли различные сроки заключения.

Знакомясь с жизнью и боевой деятельности Артузова, читатель видит, как в тот период его жизни переплелись разные судьбы. Жертвы произвола и палачи.

Жена Артузова не избежала участи мужа. Ее обвинительное заключение готовил Аленцев, утвердил Николаев-Журид, начальник 3-го отдела.

Перед Военной коллегией Верховного суда СССР, состоящей из председательствующего — армвоенюриста В. В. Ульриха и членов — корпусного военюриста И. Д. Матулевича и дивизионного военюриста И. Т. Никитченко, Инна Михайловна предстала 26 августа 1938 года в 19 часов 25 минут. Виновной себя ни в чем не признала. Через сорок минут Ульрих огласил приговор: высшая мера наказания. В тот же день вдову Артузова постигла участь мужа. По некоторым сведениям, останки И. М. Артузовой захоронены на территории совхоза «Коммунарка».