Яна Дягилева - Янка Дягилева. Придет вода [Сборник статей]

Надо сказать, что мне она и внешне напоминала Дженис Джоплин — длинные рыжеватые волосы, закрытые при пении глаза, не говоря уже о не по-женски (хотя большинство ее композиций написано в форме плача) жесткой, экспрессивной подаче. Интонации, мелодика восходили, безусловно, к русской фольклорной традиции. Во многом прослеживалось подражание Александру Башлачеву — в интонационной подаче, использовании приема поэтической антитезы, образности. С его мыслями, его образами Яна вступала в непрямой диалог. Ужесточала их, вовсе не оставляя надежды на избавление. Например, для Башлачева «восьмой круг» — покой, забвение, бессмертие. Искривленным эхом прозвучит у Янки: «Восьмого вывели на круг» — и это будет уже уничтожением, убийством. Башлачев напишет о Петербурге: «Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой, но купол лба трещит от гробовой тоски». Янка пропоет о себе: «Зовет косая доска. Я — у дверного глазка».

Конечно, Янка относится к другому поколению, иной культуре. Ее взаимоотношения с миром разительно отличаются от Сашиных. Самостоятельности мышления ей не занимать. Ее мир — Мертвая зона, запустение, разорение, распавшаяся связь времен. В гнилостном урбанизированном милитаризованном мире гибнет все, в чем сохранились хотя бы крошечные признаки жизни. Живое должно уподобиться мертвому («по близоруким глазам, не веря глупым слезам, ползет конвейер песка»), или ему не суждено выжить. «Нечто» сотрет тебя в пыль. Оно состоит из режимов, отделов, стен, клеток, сапог, машин — вполне узнаваемых реалистичных подробностей. Но при этом наделено почти мистической силой — как существа из американских триллеров или фантастических фильмов. В них последние оставшиеся в живых на земле люди ведут бесконечный бой с созданными ими самими киборгами. Персонажи янкиных песен выбирают неподчинение, предпочтя достойную смерть жалкому выживанию: «Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю, чтоб остаться там лежать, когда по нам поедут серые машины, увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в грязи валяться». Песни Яны передают состояние человека, живущего в предчувствии близящегося конца, забившегося в угол, в маленькую черную сырую нору: «Домо-о-й!» Ничего хорошего никогда больше не будет: ни утра, ни росы, ни солнышка («и радоваться солнышку и дождичку… в четверг»). Остались только обрывки детских воспоминаний — песенок, страшилок, дразнилок. Обрученные со взрослой жизнью, иным опытом, они порождают новое страшное качество: «Иду я на веревочке, вздыхаю на ходу. Доска моя кончается, сейчас я упаду — под ноги, под колеса, под тяжелый молоток. Все — с молотка. О, продана смерть моя. Продана». В янкиных песнях — подсознание ребенка, выросшего «под каблуком потолка».

«Продравшим веки кротам видна ошибка ростка», — было сказано в ее песне. Ошибка ростка в том, что и на этот раз он умудрился народиться на российской почве, известной своей смертоносной любовью к Поэтам.

М. Тимашева.

«Кругозор», Москва, 1/92 г.

Уже год, как нет в этом мире Янки Дягилевой, и ниша которая осталась после нее в причудливом и странном здании русского рока, так никем и не заполнена. Бывает пусто и свято место.

«Жизнь Янки получилась трогательно маленькая (и одновременно огромная), законченная и цельная. Вместе со всеми ее песнями, не имевшими никакого отношения к «искусству» — это были только верные и чистые ноты той жизни. У Башлачева в песнях были и собственно «искусство», и просто жизнь — он оказался словно мостом от искусства литературы к чистой Янке. Путь Башлачева был длиннее, сложнее и извилистее, но дорогу он ей проложил (не к смерти, смерть здесь только следствие). Янке перемещаться уже не пришлось: она сразу появилась как абсолютная точка на конце его движения — точка, где искусства уже нет, где оно смешно и ненужно. Где остается чистая жизнь, отлитая в слова, сконцентрированная до оцепенения. Грань, на которой долго не устоять: либо идти назад, «на продажу», либо — вперед, но там уже не пространство-время, а вечность». (С. Гурьев, «КонтрКультУра»).

А песни Янки по-прежнему звучат с пленок, их поют под гитару в кругу близких друзей… И все также по весне «стаи летят». Кто знает, может, и она теперь среди этих гордых и вольных птиц?

«Субботняя Газета», Курган, № 20/92 г.

Муторное это занятие — писать статьи о тех, кто ушел. Хотя бы потому, что необходимо выдерживать определенную интонацию, лучше всего интонацию «газетного плача», выстраивать в той или иной последовательности событийный ряд певца или артиста, его «незабываемые вехи», приводить любопытные факты из биографии, подтверждающие либо уровень популярности, либо непризнанную гениальность.

Почему так? Да повелось уж издавна…

Все это создает атмосферу некоего общеобязательного ритуала, всенародных «печатных поминок» за упокой души.

Хотя неужели нельзя по-другому? Кстати, это «поминалка» о Янке, Яне Дягилевой, певице, утонувшей в мае 1991 года. Что-о-о, не помните? Ну как же, как же? Для тех, кто не помнит принципиально, не хочет вспоминать, даю подсказку: «Я повторяю десять раз и снова, никто не знает, как же мне…»

Ага, сейчас уже немного понятно, о ком идет речь? Ну, да, это ж «подруга Егора Летова», на пару пели (она еще и стихи читала), и успела, так сказать, отметиться в самой престижной столичной прессе (еще до смерти) — в «Комсомолке», «Литературке» и «Экране и Сцене». Нет, это не интервью, которых у нее почему-то не брали, возможно, считая, что за нее должен говорить человек, выведший ее в люди — вездесущий. Поэтому все три статьи основывались прежде всего на анализе собственно песенного творчества певицы, попутно представляя ее, так сказать, широкой публике. Ну и по ходу пьесы в каждой статье выдавались оценки и даже советы «по дальнейшему усовершенствованию творческого процесса».

Больше всего, конечно, напортачил И. Мальцев из «Комсомолки», написавший первый опус всесоюзного значения в 1990 году, который был напечатан под звучным заголовком «Панк-звезда из глухой Сибири».

Ну, ладно, коль звезда, так звезда, хотя наверняка покойная долго плевалась бы из-за такого позорного ярлыка, если уж она действительно была панк. А вот Сибирь-то уже давно, как известно, не глухая, а все больше атомная да урбанистическая, иначе откуда вдруг такой надрыв у Янки? Может быть, от благотворно влияющей на здоровье сибирской вечнозеленой тайги?

Идем дальше. «Панк-рок умер в России». Вот те раз. Тогда совсем непонятно, какого небосклона звезда-то! Дежурный реверанс музыке Янки за «связь с древней народной культурой». И вот И. Мальцев начинает (как это у нас особенно принято) искать аналоги Янки на Западе и, само собой, быстренько находит — Патти Смит, известная там гораздо меньше, чем Янка, певица из первого панк-поколения 70-х. Ну, ладно, нашел автор аналоги, вроде бы должен успокоиться. Ан, нет, идет дальше. Оказывается, «нет у нее и продюсера. Требовательного, западного толка». (Ну, почему сразу западного-то, ведь автор только что хвалил певицу именно за русскость!) «Эту роль пытается взять на себя русский панк в обличье хиппи (специально, что ли, замаскировался) Егор Летов. Но его ненависть настолько губительна для музыки, что сквозь нее слушатель продирается с трудом». (Если не хочет, пусть не продирается, да и то, что он делает, Егор вовсе не считает музыкой, а если у Янки самовыражение получалось чуть мелодичнее, то, по мнению автора, ее ненависть уже ничего не губит. Занятно!)