Юрий Власов - Женевский счет

Эх, Самсон Игнатьевич…

Много лет спустя, в пору, когда, по словам Андрея Дмитриевича Сахарова, в деятельности КГБ обозначилась заметная «потеря энергии» и когда люди поосмелели, дошла, докатилась до меня и молва об одной чрезвычайно любопытной исторической личности. К моему удивлению, речь шла о… Самсоне Игнатьевиче!

Историческая личность!

И прознал я тогда (по крупице добирался от факта к факту): после демобилизации из родной Пятой армии Самсон Брюхин подался на комсомольскую работу в Самару, быстро набрал там вес и силу, так что в самом губкоме без него не представляли важных дел, совещаний, конференций и тому подобного.

Самсон Игнатьевич увлекся вопросами оплаты труда, даже окончил курсы экономистов и оказался в ответственных служителях советских профсоюзов… Свердловск, Москва…

Но в первопрестольной не засиделся. По личной рекомендации самого Лазаря Моисеевича Кагановича был направлен в одну из областей Казахстана «хозяином» — первым секретарем обкома. Проявил выдающиеся способности (как зашагала в хлебозаготовках область!), сам Сталин принимал его и беседовал с ним, и не раз, и не два!.. Где-то даже публиковалась фотография: Брюхин возле Сталина, оба смеются…

Посему не случайно Самсон Игнатьевич оказался и наркомом легкой промышленности этой республики. Нарком!

Вот-вот должен был состояться перевод в Москву. Не мог Сталин представить руководство новым сельским хозяйством без Брюхина. И уже были выделены для охраны Брюхина два чекиста. Выпивка ли среди своих на природе, волнующее ли одиночество на глухарином току или часок-другой беседы с глазу на глаз в домашней обстановке с делопроизводителем секретной части (кажется, Клавдией Ивановной Кочкиной), а они тут как тут со своим неусыпным надзором.

И вот с этого мгновения сплошная чернота, ничего уразуметь или разглядеть в том прошлом невозможно — копайся не копайся, хотя сам Брюхин все эти вопросы способен прояснить в любой момент, ибо родители одарили его необыкновенным здоровьем. И жив он поныне, но молчит, не выступает на перестроечных дискуссиях по телевизору, упорно отказывает в каких бы то ни было интервью и не помещает в «Огоньке» грозных воспоминаний.

Впрочем, для меня Самсон Игнатьевич делает исключения и нет-нет да выдаст сверхинтересный факт или подробность, о которой в истории не осталось следа: ни свидетелей, ни документов, одни догадки… Помнит старик свое завклубовское прошлое и нашу дружбу. К собирательству открыток он так и не охладел до сего дня, и я порой угождаю ему очередными разновидностями магнолий или дам в купальниках. К слабому полу старик сохранил любопытствующую почтительность младых лет.

Во всяком случае, Самсон Игнатьевич не против принять в презент и открытку с совсем обнаженной дамой — тут я ощущаю, как он вздрагивает и весь натягивается, хотя внешне сохраняет равнодушие и даже этакую сонливость. Особливо заставляют его вздрагивать дамы рослые и буйноволосые — с этакой ведьминкой (водопад волос, на худой случай — толстенная коса), с плотными, скорее даже толстоватыми ногами и необильной, но выраженной округлости грудью. Я всякий раз улавливаю, как обретает мощность его поле — вся энергетика излучения. Это значит, он смотрит на темную мышку меж ног (что и толковать, место, достойное почитания). У старика это смотрение выходит без наружних перемен, как бы мимоходом, так… забава. Но я всякий раз ощущаю, как он весь подбирается, в ничтожные мгновения теряет рыхлость и упруго распрямляется.

И я начинаю верить, что Самсон Игнатьевич в младые лета «бил» женщин вмертвую, как коршун. Какие сомнения? Окрутит, заговорит… и помята бабья или девичья краса. А он, ветеран Пятой армии и кадровый большевик, опять в свободном полете. Нет, любовь он партии не уступал. Как говорится, все, что выше пояса, — для партии и народа, а что ниже — уже нераздельное владение Брюхина. Тут он давал себе размах, никаких программ и уставов — лавина чувств и истребление себя в этих чувствах.

А берет такую открытку (он их называет «ню») совсем обыденно, каков он есть, такой и есть. Нацепит очки и, посапывая, потирая пальцами лоб, спокойно, а то и скучновато поглядывает на нескромные сокровища. Нет, ни на мгновение дольше, чем на другие открытки, уже проверено. Полюбуется и тут же откладывает. Вот выдержка! Это уже опыт бывалого человека, битого-перебитого, исхлестанного суровыми вихрями судьбы.

Так что все мои восприятия его волнения в каждом данном случае, незримые и бездоказательные, способны сойти за безответственную болтовню. Но я-то знаю, уверен: Самсон Игнатьевич и по сию пору мужчина!!!

Это ураганная новость! Это сногсшибательная новость!

Могут ли быть у него детки, не берусь судить, но что мужчина, и ого-го-го! — это факт. Провалиться мне, если вру! Мужик.

Я лично имел возможность удостовериться, что под этим, так сказать, предметное обоснование. Разумеется, я видел не то, что случается между мужчиной и женщиной (избави Бог, да я и не позволил бы себе даже миг подобной низости… подглядывание…). Но то, чему я стал свидетелем совершенно непроизвольно, почти со стопроцентной вероятностью доказывает мою правоту (ну никаких сомнений!) — именно мужчина, и огнецвет пылкий!

Решайте сами. Дабы проведать кое-что о Троцком, я не столь давно добыл пачку открыток (нет, заурядные он не примет, запросто может и обидеться), одна — с нагой прелестницей как раз в его вкусе (приходится изворачиваться, коли хочешь заполучить очередной исторический брильянт. А это отличная открытка, из Дании… и волосы водопадом — сущая ведьма, но несколько «корпусная», однако соблазнительная — проверено на знакомых). Посему не буду отпираться, будто эта открытка оказалась в пачке случайно. Я всегда подсовываю одну такую, проверенную на друзьях, уж точно жахнет по нервам. Я рассуждаю так: сразу две-три открытки подобного рода — вдруг перебор, а это значит возмущение и разрыв. И я без ценнейшего источника самых редких фактов, а есть запутанные моменты истории — только он и в состоянии растолковать, единственно он! Ни в книгах, ни в исследованиях о том ни звука. Поэтому несу всегда одну «ню», как-никак ему почти… девяносто. Тут помочиться бы опрятно, есть, не роняя пищи, и вообще…

Самсон Игнатьевич зыркнул на открытку, скинул в общую пачку — ну все как обычно — и буркнул, что ему пора «звякнуть». Телефон у него в дальней комнате. Нет, походка у него не шаткая. Идет не быстро, но твердо. Не исключаю, утрами делает основательную зарядку, а что много гуляет и проводит время на свежем воздухе, это все знают. Вон, щеки румяные.

А дом у него, за плату, полагаю, прибирает пожилая величавая особа лет сорока восьми — пятидесяти, не старше — отнюдь не обрюзгшая и морщинистая. Такая плавная в движениях, мягко-улыбчивая, а формы… как бы это поаккуратней выразиться… видные, но как бы заглаженные, очень уж округло-размерные. Нет, с ней природа не намельчила. Да, и все время отводит со лба светлую густую прядь. И волосы-то копной! Чуете, куда клоню?.. А рот не вялый, а тугой, алый; губы не тонкие, не съеденные возрастом — слегка отвороченные. Нет, эта особа не скучно скоротала век. Почему скоротала? Может, только и раскрутилась… Глаза?.. Речной воды, прозрачные. И сверхопрятная, всегда в наглаженном белейшем переднике. И чувствуется, своя в комнатах. Всегда в туфлях без каблучков, с расфуфыренными помпонами. Вещи вытирает с заботой, ставит бесшумно — привыкла уже к ним, как собственные. Включает телевизор, выключает — ну своя здесь. Имя? Дай Бог памяти… Ва… Ван… Ванда?.. Васса… Васса Леонтьевна! А фамилия?.. Фамилия?.. Ордынцева! Русачка чистая. А голос грудной, большой душевной щедрости. Поневоле улыбаешься тому, что рассказывает, каждому слову киваешь…