Леонид Наумов - Сталин и НКВД

С советской стороны им противостояли 40-я и 32-я стрелковая дивизия, 2-я механизированная бригада, стрелковый полк 39-й стрелковой дивизии, 121-й кавалерийский и 39-й корпусной артиллерийский полки. Всего 32 860 человек. Также 180 бомбардировщиков и 70 истребителей.

Решающие бои произошли с 6 по 9 августа 1938 г. Атаке предшествовала авиационная и артиллерийская подготовка. К началу боя японцы хорошо укрепили захваченные высоты, а артиллерия, несмотря на авиа- и артподготовку, не была полностью подавлена. Советские войска с трудом проходили через ограждения, но все-таки упорно и не без успеха продвигались вперед. Из глубины плацдарма японцы открыли мощный минометный и пулеметный огонь по атакующим советским войскам. К вечеру советская авиация повторила налет, но, на этот раз, совершив атаку и на батареи на территории Маньчжурии. Огонь японцев ослаб, правда, налет ВВС СССР на Токио не состоялся.

Несмотря на то, что японцы вводили новые силы, к концу 8-го августа 118-й полк 40-й дивизии занял высоту Заозерную. «Ожесточенные, напряженные бои продолжались и 10 августа. Выброшенные за пределы советской территории, японцы вновь попытались захватить сопки, но, понеся тяжелые потери, вынуждены были отступить».

В этой ситуации 10 августа маршал Блюхер отдал приказ о призыве в 1-ю армию 12 возрастов. Однако ситуация изменилась, и в Москве посчитали, что «этот приказ т. Блюхера провоцировал японцев на объявление ими своей мобилизации и мог втянуть нас в большую войну с Японией. Приказ был немедля отменен наркомом».

«10 августа состоялась очередная встреча японского посла в Москве М. Сигэмицу с представителями Советского правительства. Конфликтующие стороны договорились прекратить огонь и восстановить статус-кво на границе СССР и Мань-чжоу-го».

Почему война, к которой так долго готовились обе стороны, не произошла? Осторожность императора Хирохито понятна: японская армия увязла в Китае, резервов для второй большой сухопутной войны нет. Большую роль сыграла информация, которую сообщил Люшков: до этого в Токио не представляли, каким уже огромным перевесом обладает РККА и повторить 1904 год не удастся.

А вот почему советское руководство отказалось от удара? Есть простое объяснение этого решения: несмотря на достигнутую победу, «события этих дней обнаружили огромные недочеты в состоянии ДК Фронта». В официальных документах РККА говорится, что «события этих немногих дней обнаружили огромные недочеты в состоянии КД фронта. Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказались на недопустимо низком уровне. Войсковые части были раздерганы и небоеспособны; снабжение войсковых частей не организовано. Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен (дороги, мосты, связь)». Таким образом, основная задача, поставленная Правительством и Главным военным советом войскам ДК Фронта, — обеспечить на ДВ полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта — оказалась невыполненной. Но кажется, что на самом деле Сталин и не планировал «большую войну», а лишь создавал видимость таких намерений. 1 августа Сталин внешне еще не боится того, что авиаудары по Манчжурии могут спровоцировать большую войну. По крайней мере, у Блюхера, Мехлиса и Фриновского должно сложиться именно такое впечатление. 10 августа Сталину уже не нужна «угроза близкой войны». Что изменилось за эти дни, и почему вождь стал чувствовать себя более уверенно? 10 августа начала работу 2 сессия Верховного Совета СССР. Есть все основания согласиться с Павлюковым, что где-то в эти дни (днем раньше?) состоялась встреча Сталина с Берия, который приехал в Москву. Именно поэтому Ежова очень интересовало, о чем именно Сталин разговаривал с Берия в эти августовские дни: «Ежов проявлял большую нервозность в связи с вызовом Берии на прием к Сталину, на загородную квартиру. В тот день Ежов мне беспрестанно звонил, а один раз, позвонив, стал спрашивать: «Вы не знаете, о чем они говорят?». Если в январе 1938 года грузинский руководитель действительно передал Сталину показания Лордкипанидзе на Люшкова, то их разговор о возможности занять пост наркома (сначала, конечно, заместителя) выглядит совершенно естественным. Предупреждение, о том, что Ежов покрывал «предателя Люшкова» оказалось правильным.

Понятно также, что появление на Лубянке Берия никак не входило в планы ни Ежова, ни Фриновского. Ежов хотел видеть своим заместителем Литвина. У Фриновского с Берия были очень сложные отношения. Ежов потом писал Сталину: «Я уже говорил Вам, что еще задолго до назначения т. Берия у некоторых людей в аппарате, и главным образом у Фриновского, были предубежденные отношения к Грузинским делам по линии ЧК… Первое время я думал, что это просто известная ведомственная ревность, поскольку Грузинский ЧК не всегда соблюдал служебную субординацию. Затем я стал думать и даже спрашивал у Фриновского, не были ли плохими его личные взаимоотношения с Гоглидзе в бытность Фриновского в Грузии. Казалось, и это отпало. Однако критическое отношение не исчезало».

Учитывая это, отсутствие Фриновского в Москве в момент назначения Берия было очень удобно. Сталин не хотел присутствия Фриновского в Москве в тот момент, когда чекисты узнают о назначении Берия. Конечно, когда Сталин направил комкора в Хабаровск, то допускал вероятность того, что война реально может вспыхнуть, но риск потерять власть казался ему более серьезным.

Для того, чтобы определить, почему Сталин решил опереться на Берия, надо рассмотреть какую именно позицию занимал Лаврентий Павлович в 1937–1938 гг. Почему выбор вождя не остановился, например, на Микояне? Именно Микояну Сталин поручил выступление 20 декабря 1937 года на торжественном заседании, посвященном 20 годовщине создания ВЧК. Так что, на Лубянке могли считаться с возможностью появления Микояна. Он очень хорошо выступил на февральско-мартовском пленуме 1937 года, когда ритуально оправдывался, как «правый». Более того, появление на Лубянке «либерального» Анастаса Ивановича могло быть интерпретировано, как поворот в политике.

Конечно, Сталин продолжал ему доверять, но не может не насторожить: Молотов и Каганович поручили одно задание («обличать вредителей и двурушников»), а Микоян — другое («каяться в близорукости»). Сам нарком пищевой промышленности утверждает, что был против репрессий. Он пытался не допускать арестов сотрудников своего наркомата: «я их защищал, Сталин настаивал, и их арестовали. Через некоторое время давали читать протоколы, где они признавали выдвинутые им обвинения. Этим Сталин доказывал мою слабость в отношении кадров. Но, даже получая показания этих товарищей из рук Сталина, я не верил им, но не в силах был что-либо сделать». В результате Микояну стало казаться, что уже в 1938 г. Сталин редко вызывал его лично, так как чувствовал, что тот тяжело переносит те репрессии, которые он применял в отношении руководящих кадров и вообще в стране. «Возможно, поэтому он стал относиться ко мне несколько холоднее», — делает предположение Микоян.