Игорь Ландер - Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило

Однако в «СМЕРШе» почему-то не приняли во внимание задержку и решили «оживить» рацию агентурной пары спустя 22 дня после приземления «Арадо». Безрезультатные вызовы длились до 10 октября, когда Шилова впервые услышала ответ германского разведцентра. Однако советская контрразведка на протяжении еще 10 дней сознательно имитировала отсутствие слышимости для придания своему мероприятию правдоподобности. Трудно понять смысл такого решения, но все это зафиксировано в дневнике работы радиостанции «Туман». После этого радиообмен стал относительно регулярным. Его содержание наверняка сильно разочаровывало советскую контрразведку, хотя ни один из ее работников на протяжении более полувека так никогда в этом и не признался. При этом даже беглый анализ содержания полученных из «Цеппелина» радиограмм не оставляет сомнений в том, что немцы раскрыли замысел «СМЕРШа» и решили подыграть ему, то ли в стремлении продлить жизнь своих агентов, то ли вообще по свойственной любому разведчику привычке попытаться самому ввести противника в заблуждение.

Сомнений в этом быть не может. Каждый здравомыслящий руководитель разведоргана или оперативный офицер знает, что самым уязвимым местом любой резидентуры являются ее каналы связи. Если бы в СД всерьез ожидали, что террористическая акция может оказаться успешной, то они как зеницу ока должны были бы беречь агентов и запрещать им выходить в эфир без крайней необходимости. Вместо этого 21 октября 1944 года «Цеппелин» интересуется положением Таврина и Шиловой, 29 октября — более чем через полтора месяца после высадки! — в двух радиограммах запрашивает их о судьбе самолета и экипажа и предлагает ограничить исходящие тексты 50 знаками, 2 ноября требует указать адрес места проживания агентов. Последнее запрашивалось в ответ на, очевидно, плохо принятое сообщение агентов от 26 октября. Теоретически такую информацию вообще нежелательно отправлять в эфир, даже шифром. 6 ноября приходит радиограмма с просьбой регулярно сообщать о положении в Кремле и в особенности о взаимоотношениях Сталина и Тимошенко. Это более чем странно. Во-первых, агенты ясно сообщили, что ожидаемые контакты в Кремле ими так и не установлены, поэтому искомые сведения взять было просто негде. Во-вторых, трудно поверить, что немцы не знали о резком снижении роли С. К. Тимошенко и о том, что он уже не представляет собой фигуру первостепенной важности в Красной Армии. Соответственно их вряд ли могли интересовать перипетии взаимоотношений Сталина с третьестепенным на описываемый период времени военачальником. 7 декабря немцы формулируют две задачи террористов: прочно обосноваться в Москве (как будто те не должны были сами понимать необходимость этого) и информировать о положении в советской столице (прекрасный способ подставить Шилову под пеленгацию…). В этот же период «Цеппелин» неоднократно запрашивал агентов об обстоятельствах и месте аварийной посадки «Арадо». Две радиограммы, отправленные 13 декабря, информируют Шилову, что с ее родственниками все в порядке (это при том, что Псковская область была оставлена вермахтом в июле — впрочем, не исключено, что эти родственники могли уйти с отступавшими немцами), а также содержат вопросы о том, что говорят в народе о генерале Власове, могут ли агенты отыскать выход на возглавляемый генералом Зайдлицем комитет «Свободная Германия» [218] Национальный комитет «Свободная Германия» был создан 12 июля 1943 года на территории СССР по инициативе Германской коммунистической партии как антифашистская организация военнопленных и политических эмигрантов. Его возглавил поэт-эмигрант Эрих Вайнерт. Бывший командир 51-го корпуса вермахта генерал артиллерии Вальтер фон Зайдлиц-Курбах с сентября 1943 года являлся председателем присоединившегося к комитету «Свободная Германия» «Союза германских офицеров» и инициатором отклоненного советским руководством предложения организовать из немецких пленных боевые части для борьбы против рейха на стороне СССР. Позднее стал вторым лицом в комитете «Свободная Германия», но, несмотря на это, после войны не был отпущен из плена, летом 1950 года подвергся аресту и был осужден на 25 лет тюремного заключения за военные преступления. В советской тюрьме пробыл 5 лет, из них 4 года содержался в крайне жестких условиях. В 1955 году, после визита в СССР федерального канцлера ФРГ Конрада Аденауэра, был отпущен на родину, где скончался в 1976 году в возрасте 88 лет. Реабилитирован в Германии в 1956 году (отменен вынесенный ему в 1944 году смертный приговор по обвинению в государственной измене рейху), а в СССР — в 1996 году. , что слышно о Сталине (очень странный и неконкретный вопрос! Что именно ожидали услышать в СД?) и почему не установлен контакт с работниками Московского Кремля (при этом предыдущий вопрос выглядит вообще совершенной бессмыслицей). Ответы на эти запросы были отправлены 23 декабря, после чего наступил долгий, совершенно недопустимый для радиоигры перерыв в связи до 19 января 1945 года. За это время был заменен куратор радиоигры. С 3 января вместо старшего оперуполномоченного 3-го отдела ГУКР «СМЕРШ» майора Фролова им стал майор из того же отдела Г. Ф. Григоренко, будущий генерал-полковник и заместитель председателя КГБ СССР. Причины такого перерыва неизвестны, но их экстраординарность не подлежит сомнению, ибо допускать подобные вещи в радиоиграх категорически нельзя.

Старший оперуполномоченный 3-го отдела ГУКР «СМЕРШ» НКО майор Г. Ф. Григоренко

Можно с почти стопроцентной уверенностью заключить, что затянувшаяся пауза была вызвана не сменой оперработника, да и вообще не проблемами с оперативным персоналом. Ресурсы «СМЕРШа» были достаточно велики для того, чтобы при малейшем сбое немедленно назначить нового куратора игры. Возможно, Фролова как раз сменили на Григоренко из-за какого-то допущенного им промаха, повлекшего эту необъяснимую паузу. Совершенно очевидно, что перерыв был связан с некими проблемами работавшей на ключе радистки. Мы можем лишь догадываться о том, в чем они заключались: в тяжелой болезни, в нервном срыве, в отказе работать? Неизвестно.

При следующем выходе агентов в эфир была предпринята довольно неуклюжая, на взгляд автора, попытка объяснить «Цеппелину» столь длительное радиомолчание. Таврин сообщил, что по личным делам выезжал на Урал (весьма странно для военного времени с жестким контролем перемещений граждан по стране) и намеревался предупредить об этом руководство, однако якобы ввиду неспособности радистки сделать это не смог. Трудно поверить, что немцев могли не насторожить странный несанкционированный выезд агента через половину страны по собственной надобности, а также непонятная почти месячная неспособность радистки связаться с «Цеппелином» и сообщить об этом, хотя раньше никаких особенных сложностей у нее в этом вопросе не возникало. Думается, вкупе с целым «букетом» других странностей это не оставило у противника сомнений в работе агента под контролем советской контрразведки. Как обычно практиковалось в подобных случаях, «Цеппелин» не стал показывать противнику понимание ситуации, чтобы возможно дольше продлить жизнь своих агентов и сохранить возможность продвигать по этому каналу дезинформацию. Похоже, что на данном этапе радиоигра уже была скомпрометирована с обеих сторон. В «Цеппелине» в общих чертах понимали, что происходит, но поддерживали легенду, причем не только по указанной причине, но и ради замечательной возможности красиво отчитаться перед Берлином. А в Москве также демонстрировали руководству свою важность и нужность. Все делали вид, что не понимают реального положения дел, все были крайне довольны.