Игорь Ландер - Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило

Для целей нашего расследования материалы начального этапа военной службы Таврина исключительно интересны. В них утверждается, что его гражданское образование составляют два курса геологического института (без дальнейшей конкретизации), что со срочной службы в РККА он был уволен в 1940 году, что ВУС-1 (стрелки), с которой он якобы призывался летом в Свердловской области, каким-то образом изменилась на ВУС-2 (пулеметчики), и, самое главное, появилась запись о его военном образовании: «Школа особого назначения УПО» [63] ЦАМО. Ф. 384 зсп. Оп. 244028с. Д. 1. Л. 2. Именно в этот полк был окончательно переформирован 29-й зсп. . Последнее проливает новый свет на всю эту запутанную историю. Сам факт существования данного военно-учебного заведения был совершенно секретным, документы о его окончании на руки никому и никогда не выдавались. Оно располагалось в Харькове и полностью именовалось Школой особого назначения Украинского пограничного округа при Спецбюро ОГПУ (позднее НКВД) [64] Спецбюро отвечало за организацию партизанских отрядов, диверсионных и разведывательных групп на случай оккупации территории СССР, подготовку кадров для них, организацию снабжения и разработку нормативных документов. . Школу возглавлял подполковник, впоследствии полковник Максим Константинович Кочегаров, будущий начальник таких учебных заведений, как Украинская межкраевая школа НКВД СССР, Московская межкраевая школа НКВД СССР, Московский филиал Высшей школы НКВД СССР и 1-я Московская школа ГУКР «СМЕРШ». В воспоминаниях известного советского организатора и руководителя диверсионной работы полковника А. К. Спрогиса упоминается о том, что в 1930 году он и 29 других слушателей Высшей пограничной школы (ВПШ) ОГПУ после прохождения месячных специальных курсов были направлены в Ленинградский, Белорусский и Украинский пограничные округа для организации и подготовки диверсионно-партизанской работы. Задачей ШОН УПО в 1930-е годы являлась подготовка диверсантов и руководителей партизанских отрядов на случай возможной агрессии против СССР со стороны буржуазных государств. В описываемый период времени официально было введено понятие «малой войны». Этот термин, автором которого принято считать еще председателя РВСР М. В. Фрунзе, означал действия партизан и диверсантов в тылах противника, организованные за счет регулярных войск и под руководством армейских штабов. Более известна роль Красной Армии в подготовке кадров особого назначения, но ОГПУ и НКВД СССР, УССР и БССР тоже поучаствовали в этом процессе, невзирая на то, что впоследствии именно руками Наркомата внутренних дел вся эта система подверглась разгрому, а большинство выпускников диверсионных и партизанских школ и курсов в 1937 году и несколько позднее были репрессированы. Вероятно, упоминание о ШОН УПО в учетных документах полка и бригады произошло по колоссальному недосмотру, но автор крайне благодарен виновникам такой халатности. Это свидетельствует о принадлежности Таврина в предвоенный период к негласному аппарату госбезопасности, причем не на уровне осведомителя или агента сомнительной ценности. Он стоял в иерархии намного выше. Курсанты диверсионных и партизанских школ особого назначения подбирались из проверенных людей, получали допуск к секретной и совершенно секретной информации, а выпускники этих учебных заведений уже не принадлежали себе. Они обязаны были жить под легендами, ежегодно проходить секретные учебные сборы и в любой момент ждали сигнал о мобилизации или переходе на нелегальное положение. После начала войны выпускники партизанских и диверсионных школ стали цениться на вес золота. Их разыскивали и срочно зачисляли в кадры либо госбезопасности, либо военной разведки, поэтому факт направления выпускника ШОН УПО в тыловой полк может свидетельствовать или об отсутствии доверия к нему, или о прохождении им некоего этапа легендирования перед заброской в тыл противника. Строго говоря, Таврин в 1941 году мог быть уже исключен из негласного штата госбезопасности, но вероятность этого представляется невысокой. Что же касается его предыдущего пребывания в нем, то с учетом такой записи это можно считать установленным фактом. Упоминание о ШОН УПО начисто исключает возможность кулацкого происхождения или предыдущих судимостей человека, известного нам как Шило-Таврин. Возглавлявшееся Кочегаровым учебное заведение было крайне малокомплектным, единовременно в нем обучались от 10 до 12 человек, все прошлое которых тщательно проверялось буквально под микроскопом. Туда попадали только лица с безупречными анкетными данными, никакие исключения из этого строжайшего правила не допускались никогда.

Запись об обучении П. И. Таврина в Школе особого назначения УПО.

Страница из должностного списка начсостава 28-го запасного лыжного полка

Абсолютно непонятно, как и откуда могла возникнуть в документах запасного полка такая запись? Кто вообще мог знать о существовании этого учебного заведения? И как этот «кто-то», обладая подобной информацией, мог не знать о возможных последствиях своих откровений, в том числе и для самого себя? Повторимся: даже название данной школы ни в коем случае не должно было фигурировать в открытых документах, это однозначно квалифицировалось как разглашение государственной тайны, да еще и в военное время.

Ненадолго возвратимся к вопросу о гражданском образовании Таврина. Похоже, что он и в самом деле получил хотя бы начальный уровень высшего образования в сфере геологии, в противном случае он никак не смог бы справиться с обязанностями начальника геолого-разведочной партии, требующими серьезной специальной подготовки. Однако если поверить тому, что учился он в Московском институте цветных металлов и золота, то вопросов ко всей этой истории становится еще больше. Увы, попытка проверки по архивным спискам студентов указанного института оказалась невозможной, поскольку его руководство сообщило автору о полной утрате документов за предвоенные годы, уничтоженных в момент подхода вермахта к столице Советского Союза. Следовательно, ни документально подтвердить, ни документально опровергнуть этот этап жизни фигуранта не представляется возможным, но настораживает ряд любопытных обстоятельств. Ни в одном из доступных нам источников нет сведений о длительном пребывании Таврина в Москве, да и сам жесткий режим прописки в столице и стокилометровой полосе вокруг нее весьма затруднял проживание там по поддельным паспортам. Кроме того, в период работы Таврина на прииске все документы института, естественно, были еще в полной сохранности, а потому самый элементарный запрос при трудоустройстве по месту учебы немедленно выявил бы все нестыковки и расхождения между реальными событиями и документальным их подтверждением.