Сергей Яковлев - На задворках России

Автор проповедует христианство: "Только Священное Писание, с его пониманием чело­веческой природы, назначения мужчины и женщины, назначения семьи и т. д., дает цельную и неопровержимую концепцию брака", — и тут же в качестве образца семейного воспита­ния приводит мусульманские страны, Японию и других "язычников".

После этого непонятно, какого бога Ошеров рекомендует упомянуть в российской кон­ституции ...

В статьях Ошерова (по сути, здесь две разных статьи) есть дельные рассуждения о воспи­тании и образовании. Надо либо вычленить их из пропагандистской шелухи, тщательно от­редактировав, либо отправить это в "Редакционную почту", оговорившись, что редакция не во всем разделяет точку зрения автора.

Да и как мы можем разделять, например, нападки Ошерова (эмигрант из России) на аме­риканские профсоюзы или призывы сворачивать в США все социальные государственные программы. Если же переносить эту стереотипную праворадикальную пропаганду на рос­сийскую действительность, картина окажется еще более странной: наши социальные расхо­ды и без того свернуты до опасных пределов".

После сокращений и правки статья Ошерова все-таки вышла в журнале и сразу заслужила, конечно, одобрительный отклик в "Сегодня".

Кублановский интересовался, что за компания кучкуется возле этой газеты, поче­му они так на меня взъелись.

— Думаю, это связано с их отсроченными видами на "Новый мир", — отвечал я. — Где-то там есть охотники на кресло главного.

— Да ну, неужели такая мелочь может иметь виды, — отмахивался Кублановский.

О Василевском, что даже он может, тогда и мысли ни у кого не было...

Что-то Кублановский попробовал в первые дни работы сказать на редколлегии о журнале, кого-то в чем-то упрекнуть — и даже Залыгин после морщился:

— Неудачно выступил. Зачем поднимать такие мелкие вопросы?

Ему явно хотелось сберечь авторитет Кублановского, он напоказ держал его близко к себе. Частенько подвозил на редакционной машине до дому, благо жили оба в Пере­делкине. И однажды, обсуждая со мной перспективы оголившегося отдела прозы, бросил вскользь:

— Со временем я возьму туда жену Кублановского, она редактор.

А в другой раз — еще откровеннее:

— Кублановского надо приблизить ко мне, я сделаю его заместителем. Два замес­тителя — это нормально.

По какому-то поводу я обмолвился об этом разговоре Василевскому.

— Неужели это дерьмо... — вырвалось у того. Прикусил язык, но вопрос был по­нятен: неужели Кублановскому светит место главного?

И сразу началась целенаправленная агитация против Кублановского. Иногда, зай­дя ко мне, Василевский извлекал из-за спины газету "Завтра":

— Кублановский у них напечатался.

И все. Без комментариев.

Или всучивал мне свои разносные отзывы на новомирские статьи Кублановского, упирая на те особенности, которые, по мнению Василевского, должны были и меня в этих текстах задевать:

"Это ведь не просто дневник "какого-то писателя"; этот писатель работает в журнале заведующим отделом публицистики, и все это знают. Поэтому многие политические оценки, определения, язык должны быть более взвешенными и точными".

В общем, работал как бы в паре со мной — в своем духе, со своим пониманием, так сказать, общности целей и задач. Тут уместно вспомнить, как я сам, только придя в журнал заместителем, искренне намеревался работать в паре с Василевским...

Думаю, в том же духе обрабатывал "теневой кабинет" и Залыгина. Тот, чутко от­слеживавший господствующие настроения, да и сам уже не уверенный в своем выбо­ре, довольно скоро сделал выводы.

Как-то заглянул ко мне встревоженный Кублановский:

— Вы ничего не слышали про то, что Залыгин берет сюда первым замом Золотусского? Чтобы передать ему свой пост? Мне сказала об этом одна очень сведущая дама, близкая к "Новому миру".

— Не слышал. Честно говоря, я считал, что он приберегает это место для вас.

— Я тоже так считал. Месяц назад он сам мне об этом говорил. А после замолчал. Это было бы лучше, правда? У Золотусского невозможный характер!..

Версия с Золотусским не подтвердилась. Вместо него в редакции при нехороших обстоятельствах появился другой нежданный преемник. Но об этом надо начинать новую историю.

ОТДЕЛ ПРОЗЫ

В отделе поначалу работали трое: Алла Максимовна Марченко, Наталья Михай­ловна Долотова и начинающий прозаик Миша Бутов.

Залыгин отделом прозы (главным и самым большим в журнале) занимался особо и раз в неделю собирал его у себя в кабинете, приглашая на беседу также меня и Васи­левского.

— Ну, как дела? — начинал он.

Практического смыла в этих посиделках не было, за неделю в журнале, выходя­щем раз в месяц, мало что меняется, и Алле Максимовне приходилось из раза в раз повторять почти одно и то же: какие романы, повести и рассказы сдаются в очеред­ной номер, что нового появилось в отделе, а что только еще обещают и несут, кого из авторов хотелось бы привлечь, с кем предстоит сложная работа... Это ее заметно раздражало, что прорывалось и в интонации.

Долотова, дородная дама весьма преклонного возраста, относилась к происходя­щему как к старческой дури Залыгина, старалась не перечить и всем своим видом выказывала сострадание.

А Миша Бутов, ростом с Костырко, но еще пообъемистей, весь обросший курчавыми волосами, в свободном балахоне и с косолапыми медвежьими повадками, жил отдельной молодой жизнью, вел себя достаточно бесцеремонно и вообще держался снобом.

Подобные беседы ввели в правило до меня. Я старался сократить их число, иногда под уважительным предлогом отговаривая Сергея Павловича от очередной встречи с отделом прозы, но совсем отменить не мог. Роза Всеволодовна уверяла, что это нуж­но Сергею Павловичу для моциона - чтобы держать, как говорится, руку на пульсе, а вернее, поддерживать свой пульс, почаще о себе напоминать и не чувствовать себя лишним. Боюсь, все было как раз наоборот: эта церемония не прибавляла авторите­та Залыгину как действующему редактору. Боюсь также, что инициатива таких встреч, как и многого другого, исходила от самой Розы Всеволодовны: в глубине души эта славная женщина и верная помощница Залыгина давно уже "списала" своего шефа и старалась поддержать его власть надуманными средствами (руководствуясь при этом, конечно, самыми лучшими побуждениями). Мне представлялось, что нужды в подоб­ных искусственных стимуляторах не было.

Перед очередной такой встречей Залыгин меня вызвал и сказал:

— Когда соберутся, я им скажу, что ничего не сдано в очередной номер, что отдел провалил работу. Буду говорить строго, вы не удивляйтесь.

Повод для такого разговора был — портфель отдела на тот момент действитель­но опустел. Однако никаких особых строгостей не случилось. Залыгин оставался, как всегда, доброжелателен и мил. Скороговоркой, правда, упомянул о недоработках... Когда разошлись, сам заглянул ко мне, довольный, потирая руки: