Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Напомню, что производственное объединение “Союзатомэнерго” было до аварии и несколько месяцев позже подразделением Минэнерго СССР. В его ведении были все промышленные атомные электростанции Советского Союза. Энергию они выдавали и выдают теперь в Единую энергосистему страны (ЕЭС СССР). Теперь российские — в ЕЭС России, украинские — в энергосистему Украины. В сентябре 1986 г. “Союзатомэнерго” выделилось из электроэнергетической отрасли и вошло в состав Министерства атомной энергетики, которое в свою очередь осенью 1989 г. слилось с Министерством среднего машиностроения и стало называться Министерством атомной энергетики и промышленности (Минатомэнергопром СССР). Теперь в России это — Министерство по атомной энергии, в Украине — Госкомитет по атомной энергетике.

Подчиненность изменилась. Но характер работы остался прежним. К энергетику практически неприменимо определение “бывший”. Вкусивший радость общения со сложным, высокоточным оборудованием, привыкший считаться с условиями постоянной самотребовательности к собственной безупречной работе и, значит, дисциплинированности и порядку (энергетическое оборудование официально отнесено к категории особо сложного) — энергетик крайне редко меняет профессию. На станциях и на предприятиях электрических сетей работает немало династий. Случается, целые семейные роды посвящают себя этому благородному и нелегкому труду.

— Как же вы не растерялись тогда, ночью, ну пусть утром, 26-го? — спросила я в начале мая одного из станционников. — Ведь все произошло неожиданно, как гром среди ясного неба. Поневоле испугаешься.

— Таким в атомной энергетике делать нечего, — и в этом ответе не было кокетства, рисовки. Передо мной формальные документы — заполненные бланки анкет-тестов психолога В.Н. Абрамовой, изучавшей материал лета 1986 г. Зафиксированы преобладание у чернобыльских энергетиков инициативности действий, высокий уровень самообладания, решительность и смелость в решении конкретных вопросов, совестливость, стремление лично сделать как можно больше, работая в любых условиях, если это требуется для общего дела, следование чувству долга. И все — независимо от качеств характера, которые проявляются у человека в обычной жизни, когда один деятелен и смел, но не любит конфликтных ситуаций, а другой не всегда владеет своими эмоциями. Действительно, невозможно не только рассказать обо всех, но даже выделить лучших из лучших. Документы подтверждают: как говорится, “все — лучшие”.

...Может быть, поможет лучше понять этих людей описание обстоятельств и обстановки, в которых они жили и работали после катастрофы?

Бывший пионерлагерь “Сказочный”, где на первых порах поселили, в основном, чернобыльских эксплуатационников, находился сразу за пределами 30-и километровой зоны, в нескольких километрах от г.Чернобыля, по соседству с д.Иловница. Однако по дороге это получалось раза в полтора дольше. Что собой представляла территория близ “Сказочного”, говорит хотя бы запрет разгуливать по траве и в лесу. Персоналу станции рекомендовали ходить лишь по асфальтированным дорожкам, да и то не слишком долго, а временами — и в респираторах-лепестках, если на четвертом блоке выброс. У входа в столовую каждый день можно было видеть очень красивого рослого пса. Его все любили и баловали. Но через год, летом 87-го, на этого пса нельзя было смотреть без сострадания: его нос распух и постоянно кровоточил. Пес ведь не знал, что нельзя бегать рядом с асфальтом.

...Весь этот плотнозаселенный лагерь “Сказочный” в течение нескольких месяцев не имел ни одного выходного с 26 апреля.

В “Сказочном” я увидела немало женщин. Это — тоже работники АЭС. И они, наравне с мужчинами, были необходимы на своих рабочих местах. А ведь у многих дети... Беду восприняли как войну. Детей отправили — одних в лагеря, санатории, других — к бабушкам. А сами тут же вернулись на свою родную ЧАЭС. Вот идут они от столовой отдыхать. Улыбок не видно, лица суровые, сосредоточенные. Но и слез тоже не заметно.

— Да, они не плачут, не хандрят, — подтвердили мне. — Вздохнут, — и все. Скучают по детям. Однако не слышно никаких жалоб, претензий. Порой только сорвется: “Вот в мирное время...” А в каких условиях-то сначала жили, боже мой! И на лестничных площадках спали. Умыться негде. О радио и не мечтай... Вот возьмем под жилье теплоходы — полегче станет.

Все те, кого летом 1986 года я видела в “Сказочном”, вызывали бесконечное уважение и благодарность. Жили они тесно: в каждой комнате было столько кроватей, сколько могло уместиться: где пять, а где и тридцать — представьте тридцать предельно уставших, храпящих мужиков. Без сомнения, при такой скученности трудно расслабиться, уйти в себя, отключиться, отдохнуть. На крошечном пространстве собиралось много взрослых людей, каждый со своим характером, темпераментом, привычками — ситуация нередко чреватая взрывом. Но взрывов не было.

Такая роскошь, как несходство характеров, уместно в мирное время. Эти люди сами, добровольно, приняли условия передовой линии фронта. Потому теснота и не ссорила. Теснота только затрудняла отдых.

Ежедневно, без выходных, вот уже не первый месяц они вставали в шесть утра; быстро позавтракав в столовой, садились в автобусы и отправлялись на работу к восьми, дорога отнимала около часа. Кончался рабочий день в 8-9 часов вечера. В воскресенье они отдыхали: это значит, что рабочий день на час-два сокращался. Это и было то исключительное время, когда эксплуатационный персонал Чернобыльской АЭС имел возможность отвечать на мои вопросы.

— Чем Вы занимаетесь в эти дни на станции?

— Обслуживаю первый блок.

— А Вы?

— Обслуживаю третий... второй... четвертый... — да, да, это об аварийном. И — все. Никаких подробностей.

Возможно, краткость ответов объяснялась условиями секретности. Но эмоции-то никто не запрещал.

Зная в общих чертах обычный круг обязанностей эксплуатационника атомной электростанции и видя конкретную, чреватую невыдуманной опасностью обстановку, несложно было понять, что подвиг совершал каждый работавший в то время на Чернобыльской АЭС. И ведь это продолжалось не мгновение, не день. Это продолжалось месяцы подряд. Некоторые, набрав свои бэры, вынуждены были покидать зону, переходить на работу, не связанную с возможностью облучения. О них так и говорили: выгорел (подобно отработавшему в реакторе топливу). Но многие работают и сегодня.

Осмотревшись в первые дни и решив пускать энергоблоки №1 и №2, сначала провели дезактивацию основных и вспомогательных зданий и сооружений энергоблоков и прилегающей территории, оборудования и рабочих мест для обслуживающего персонала.