Ниал Фергюсон - Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Ни один автор не получил такой выгоды от распространения печати, как немец Мартин Лютер – не в последнюю очередь потому, что он увидел пользу в том, чтобы писать не на латыни, а на своем родном языке. Начав скромно – с введения к изданию “Немецкой теологии” и “Семи покаянных псалмов”, – Лютер и его виттенбергский издатель Иоганн Грюненберг вскоре наводнили немецкий рынок религиозными трактатами, критикующими католическую церковь. Самая известная листовка Лютера, „95 тезисов против продажи Церковью индульгенций”, была просто прибита к дверям церкви в Виттенберге, но очень скоро она появилась и в печати [142]. Лютер настаивал [143], что “лишь вера оправдывает… Внутренний человек не может быть оправдан, освобожден или спасен какими-либо внешними делами” и что все христиане являются “священниками и царями во Христе… Мы не только свободнейшие из царей, но также и вечные священники, это еще превосходнее, чем быть царем, ибо как священники, мы достойны предстать пред Богом, чтобы молить о других и учить друг друга божественным истинам” [144]. Тезис о священстве всех верующих был сам по себе радикален. Но именно типографский станок придал ему силы, в отличие от вызова, который бросил Риму Ян Гус (его безжалостно сокрушили, как и средневековые ереси). Всего за несколько лет памфлеты Лютера распространились по всей Германии, несмотря на Вормсский эдикт (1521), приказывавший предавать их огню. Около 30 сочинений Лютера, опубликованных с марта 1517 года до лета 1520 года, вышли примерно 370 изданиями. Если средний тираж составлял 1 тысячу экземпляров, то к 1520 году в ходу было около 300 тысяч экземпляров. В 1521–1545 годах на одного лишь Лютера пришлась половина всех публикаций в защиту Реформации [145].

Новое средство коммуникации, делавшее акцент на важности индивидуального чтения Библии и “взаимного учения”, стало сообщением – о Реформации. При этом (что верно и в отношении многих других аспектов западного доминирования) не последнюю роль играла конкуренция. Лютер называл своих издателей “жадными наемниками”, которые больше заботились “о прибыли, чем о читателях” [146]. Но от книгопечатания выигрывали все: в xvi веке города, в которых имелись типографии, развивались быстрее тех, в которых типографий не было [147].

Важно, что благодаря книгопечатанию распространялось не только учение Лютера. Новый Завет был впервые издан на английском языке в 1526 году (в переводе Уильяма Тиндаля). Это позволило грамотным мирянам самостоятельно читать Писание. Консерваторам оставалось лишь проклинать печатный станок, эту “зловредную машину”, и вспоминать с ностальгией о “блаженных временах, когда все Учение содержалось в рукописях, и некое лицо… хранило ключи от библиотеки” [148]. Но те дни безвозвратно ушли. Канцлер Генриха VIII Томас Мор быстро понял, что даже у противников Реформации нет иного выбора, кроме как выступать в печати. Единственным способом ограничить распространение в Шотландии и Англии кальвинистской Женевской Библии (1560) для Якова VI Шотландского (он же Яков I Английский) стало введение в оборот альтернативной “авторизованной” версии Библии – третьей и самой успешной попытки официального английского перевода [149]. Благодаря книгопечатанию распространялись произведения древних философов (например, Аристотеля; его трактат “О душе” вышел в новом переводе в 1509 году), а также гуманистов предреформационной эпохи, например Николауса Маршалка. Уже к 1500 году из печати вышло более тысячи математических и научных работ, в том числе поэма Лукреция “О природе вещей” (открытая в 1417 году), компиляция Цельса “О врачебном деле”, латин ские переводы Архимеда [150]. В распространении полезных для торговли методов вычислений и учета, содержащихся, например, в арифметическом учебнике из Тревизо (1478) и “Сумме арифметики, геометрии, учения о пропорциях и отношениях” (1494) Луки Пачоли, особенно заметную роль сыграли итальянские печатники.

Но примечательнее всего было, наверное, вот что. Когда антитурецкие памфлеты были почти столь же популярны, как антипапистские трактаты в Германии [151], в типографии Иоганна Опорина в Базеле напечатали Коран на латинском. В 1542 году, когда городской совет Базеля запретил издание и постановил изъять тираж, в защиту Опорина выступил сам Лютер:

Нельзя причинить Мухаммеду или же туркам вреда большего… нежели открыто показать их Коран христианам, чтобы те сами увидели, что за богохульную, отвратительную и гнусную книгу, полную лжи, небылиц и кощунства, турки скрывали и приукрашивали… Во имя Христа, во имя блага христиан, чтобы нанести ущерб туркам, досадить дьяволу, распространяйте эту книгу свободно и не запрещайте ее… Надо открыть язвы и раны, чтобы исцелить их [152].

Коран напечатали тремя тиражами в 1543 году, следующее издание появилось 7 лет спустя. Едва ли можно найти лучший пример открытости европейского мышления после Реформации.

Конечно, не все, что публиковалось, увеличивало сумму знаний. Многое из того, что появилось в печати в xvi – xvii веках, принесло немалый вред, например “Молот ведьм” ( Malleus maleficarum ), вышедший в 1487–1669 годах 29 изданиями. Эта книга поощряла преследование ведьм, стоившее жизни 12–45 тысячам людей, в основном женщинам [153]. Зрителям пьесы “Трагическая история доктора Фауста” Кристофера Марло (1592) сюжет о немецком ученом, продавшем душу дьяволу в обмен на 24 года безграничной власти и удовольствий, казался вполне убедительным:

А всего 70 лет спустя Роберт Гук опубликовал “Микрографию” (1665), триумф эмпиризма:

Благодаря телескопам нет ничего столь далекого, что не может быть явлено нашему взору. Благодаря микроскопам нет ничего столь малого, что может укрыться от нас. Таким образом, новый… мир открылся для познания… Небеса распахнулись, и явилось множество новых звезд, и движений, и новых порождений, неведомых древним астрономам. Сама Земля, столь близкая, лежащая у нас под ногами, является нам в новом свете… Возможно, нам дана способность распознать все тайные дела природы. К чему медлить?.. Рассуждения и обмен мнениями быстро обратились бы в дела. Все высокие мечты… и метафизические сущности… быстро испарились бы, уступив место надежным данным, экспериментам и исследованиям. И, подобно тому, как сначала люди совершили грехопадение, вкусив запретного плода с древа познания, мы, их потомки, можем в некоторой мере очиститься… вкушая плоды познания природы, которые не были никогда запретными.