Антон Буслов - Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни

Помогают ли маски? По сути – нет. Они нужны только, если вам чихнули прямо в лицо, – защитят от капель с инфекцией. Все вирусы, бактерии и грибы много меньше, чем поры на маске, – так что вдыхать вы их будете и так. То есть маска нужна скорее для защиты окружающих от вас.

В общем-то банальности… Но вдруг кому-то пригодится. Заранее извиняюсь перед медиками, они, наверное, будут смеяться над моей терминологией. Здоровья вам! Не болейте!

4 октября 2012 года

Жду свою запись на позитронно-эмиссионную томографию (ПЭТ), а время идет, и вместе с ним продолжается курс метрономной химиотерапии. В понедельник очередной раз ввели химический коктейль, а после него мне второй раз в жизни уступили место в метро, хотя я и не просил об этом… И опять это сделала старушка.

На деле это проблема, которая не очевидна здоровому человеку. В метро есть места для инвалидов, пожилых, беременных, но их занимает кто угодно… Я не люблю, когда люди начинают требовать уступить им место. Мне кажется, это – нарушение правил приличия: не обязан весь вагон знать, что ты болен, устал или что-то там еще. Но я считаю совершенно нормальным вежливо попросить уступить место.

Редко бывает, чтобы на вежливую просьбу о помощи отказали. Люди не очень понимают, что происходит – вроде перед ними “молодой лось”. Но, как правило, не переспрашивают. А если переспросят, услышав ответ, начинают стесняться своего вопроса. Но у меня регулярно бывает такое: в вагон заходит дама, обводит его взглядом, выбирает меня как самого молодого и требует, чтобы я освободил ей место. Я предельно вежливо извиняюсь, что не могу этого сделать, и прошу ее обратиться к другим пассажирам. Но это мое обращение ни разу не было воспринято адекватно: каких только ругательств я не наслушался в ответ.

Как на такое реагировать, я подсмотрел в Европе. В Германии, под знаком парковки для инвалидов, висел плакат “Хочешь забрать мое место? А хочешь ли забрать мою инвалидность?” Я теперь вежливо переспрашиваю “требователей”, возьмут ли они вместе с моим местом себе еще и мой рак. Это не помогает унять их злобу, но, я надеюсь, в следующий раз они хотя бы задумаются.

О помощи надо просить, и не стоит этого стесняться. Просьба о помощи – норма для нормального общества. Вокруг не волки, а люди. Думаю, об этом стоит почаще вспоминать и больным, и здоровым.

30 ноября 2012 года [5] В тексте использована колонка в The New Times “Хочешь забрать мое место”, № 40 (266), 3 декабря 2012 г.

Что такое ПЭТ? Это очень крутое исследование, о котором просто интересно почитать с мыслью: “До чего ж медицина дошла!” Дело в том, что компьютерная томография (КТ) отлично показывает в организме габариты и структуру чего угодно, но она не может определить активность и жизнеспособность того, что показывает. Иногда отравленные лечением опухоли остаются сгустками мертвых клеток и могут “рассасываться” годами, никому не угрожая. А может оказаться и так, что слишком маленькие опухоли не видны на КТ, но активность в них идет.

Поэтому для выбора дальнейшего лечения принципиально важно знать – живы ли опухоли. И тут на помощь приходит позитронно-эмиссионная томография, ПЭТ. Это ядерно-физический метод медицинского обследования, сложный, современный, дорогой. Задача, по сути, проста – надо узнать, как проходит в данный момент метаболизм клеток в опухолях. Определить это проще всего, узнав, как они питаются: от того, сколько питательных веществ они поглощают, напрямую зависит их состояние.

Еще одна важная особенность: раковые клетки делятся очень активно, и питание им требуется усиленное. В организме человека и животных глюкоза является основным и наиболее универсальным источником энергии для обеспечения метаболических процессов. И для того, чтобы понять, живы ли опухоли, следует проследить, сколь активно они поглощают глюкозу. Если они делают это активней, чем окружающие их здоровые ткани, значит, рак никуда не делся и нужна более сильная химиотерапия. Если подобной активности нет, значит, с большой долей вероятности опухоли мертвы, и больному будет достаточно низких доз лучевой терапии.

Дальше я кратко опишу технологию ПЭТ, но те, кому не интересны химико-физические подробности, могут этот абзац смело пропустить. Чтобы проследить накопление глюкозы, ее метят радиоактивным изотопом фтора. Получается фтордезоксиглюкоза. Введенная внутривенно, она повторяет начальный участок метаболического пути глюкозы, проникая из сосудистого русла в межклеточное пространство и затем в клетки, где фосфорилируется гексокиназой. Продукт реакции, в отличие от обычного фосфата глюкозы, не вступает в дальнейшие реакции и остается в клетках в течение исследования, что позволяет измерить концентрацию радионуклида фтор-18 в ткани. Само это измерение тоже весьма причудливо – фтор-18 бета-плюс радиоактивен, то есть при его распаде до кислорода (который потом захватывает водород из гидроксильной группы и становится безвредным) вылетает позитрон. Позитрон в свою очередь аннигилирует с электронами с выделением гамма-квантов с энергией 511 кэВ. Гамма-кванты, имея хорошую проникающую способность, вылетают из организма и регистрируются сцинтилляционными детекторами на основе монокристаллов оксиортосиликата лютеция. Занятно и то, сколь важно соблюдать время проведения исследований. После введения препарата в вену надо ждать порядка часа, чтобы препарат накопился тканями. При этом надо находиться в состоянии покоя, чтобы он не накопился в мышцах. Если имеется воспалительный процесс, то препарат также накопится там. Поэтому некоторую сложность представляет описание и дифференциация результатов. Период полураспада фтора-18 составляет порядка 109 минут. Хочется пояснить, что это значит. Дело в том, что в Москве немного аппаратов ПЭТ. Но фтор-дезоксиглюкозу для исследований готовят только в одном месте. Ведь для создания фтора-18 используется циклический ускоритель типа “медицинский циклотрон”. То есть маленький “большой коллайдер”. Мишенью обычно является чистая или обогащенная вода – в ней вместо кислорода используется кислород-18, – которая подвергается протонной бомбардировке. Полученный раствор надо быстро проверить, отфильтровать, а получившийся радиоактивный элемент нужно успеть доставить от циклотрона до больницы, в которой проводится исследование (это делается на специальном транспорте, сертифицированном для перевозки радиоактивных элементов), за время, пока его активность не упала из-за распада.

Сам метод ПЭТ разрабатывался с 50-х годов в США, первый примитивный сканер был построен в 1961 году. На развитие метода оказывало влияние развитие родственной технологии КТ (за которую, кстати, дали Нобелевскую премию).