Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

Но вскоре наше звено расформировали: уж слишком подозрительным показалось администрации наше увлечение искусством. Наверное, не зря. Лет через десять двое из звена эмигрируют в Израиль, двое – в Америку, двое выйдут замуж в Москву, один, бедный наш Эдик, – Эдмон Оттович, умрет от алкоголизма, но оставит все-таки после себя потомство, женившись сразу после школы в восемнадцать лет.

Этот Эдик Никольский очень мне нравился, теперь даже и не знаю чем. Розовощекий, щуплый, среднего росточка, в очках с толстыми стеклами, Эдик хорошо рисовал. У него у первого появились фломастеры – карандаши, которые и точить не надо было, а таких цветов и оттенков, что глаз не оторвать! Мы с моей соседкой по парте Ленкой Дикушиной часто шли сзади Эдика по пятам после уроков, провожая его до дома и пытаясь добиться внимания, но безрезультатно.

Только однажды, после ноябрьского осеннего бала в классе восьмом, Эдик проводил меня до дома. А так как школа находилась в центре города, то идти пришлось далековато. Парни с девчатами тогда вели себя скромно. Мальчишка вел меня, приобняв за плечи, и я думала, что с ума сойду от счастья. Первая любовь, ничего не поделаешь. Это чувство окрыляло меня тогда, ноги сами несли меня в школу – ведь я увижу его! Однажды на родительском собрании Валентина Ильинична, наша химичка, сказала моей матери: «Не пойму, когда я им объясняю новый материал, почему Лера смотрит все время вбок, а не на меня». А слева, через ряд, на задней парте сидел Эдик.

Мальчишки нашего класса, только повзрослев, сняли с себя суконную мышиную форму и приоделись. Пошли в моду брюки-клеш, а где их купить-то было? Сережка Челышев, разгильдяй и двоечник, оторвал от скатерти желтую шелковую бахрому, да и вставил по бокам брючин. Пришел на экзамен в восьмом классе, а его не пускают в зал сочинение писать, прогнали домой переодеваться. Боролись учителя и с прическами: девчонкам не разрешали кудри завивать, а мальчишкам – «под “Битлов” косить». А им так хотелось! Волосы длиннющие по плечам лежат, сигареты, как выйдут из школы, втихую прикуривают, воображают, что уже взрослые. Жевательную резинку, как мы тогда ее называли, «жвачка», всегда делили по-братски: изо рта в рот! Один пожует, другому передаст. А то из лыжной мази с гудроном и смолой чего-нибудь похожее сварят – смех, да и только.

Сейчас этого добра полно. Мои сыновья не верят, что у нас не было жвачек, чипсов, дезодорантов, колгот и многого другого, без чего современные школьники и жизни себе не представляют. Половина мальчишек нашего класса хирургами стали, кардиологами, стоматологами – вот тебе и длинные прически и брюки-клеш! Они не помешали. Встретив однажды одноклассника, Олега Савилова, в Москве, была поражена, каким он стал любящим отцом, внимательным и заботливым. За пятнадцать минут нашего разговора он раз пять повторил: «Моя Сашенька, моя Сашенька…». А сам в детстве пару раз из дома сбегал, житья от него учителям не было, дурака валял на уроках, изводил всех, выгнали его после девятого класса со справкой в вечернюю школу.

Все было, и плохое и хорошее. Чего больше – сейчас и не разберешь.

Была у нас в школе своя партия в отдельно взятом классе. Возникла она, как возникает все хорошее, спонтанно. Дело было в подвале школы. Вернее, в тире. Наш бывалый военрук привел туда весь класс популять из мелкашки. Первым на рубеж направил девчат. Понятное дело, что при стрельбе лежа у прекрасных дам могло что-нибудь некстати задраться, а потому пацанов отправили в дальний полутемный угол.

Стерли тряпкой пыль со сваленных парт и принялись обсуждать очередной указ завуча. А придумала она дополнение школьной формы для старшеклассников. Повелела иметь сменную обувь в виде тапок вместо туфель и сделала обязательным ношение галстука. И тут кто-то сказал: «Да мне по фигу!» Тут же послышалось: «И мне!» – «А мне-то как…» Вот тут я и пульнул ненароком: «Да из вас хоть партию создавай! Всероссийскую партию пофигистов!» Дурное дело не хитрое. И к тому моменту, как нас позвали на рубеж, мы уже утвердили партийный взнос в размере 20 копеек.

На литературе расхватали все партийные «крылья»: кто ультраправое, кто просто левое, а кто целенаправленно записался в анархисты. Распределили задачи по созданию устава, гимна и газеты. Попутно учредили День Пофигизма – отмечать его решили ежедневно.

Через три дня 15 ноября 1985 года в одном экземпляре в химкинской школе № 4 вышла газета с пофигистичным названием «Бульдозер». Была у меня дома старенькая пишущая машинка «Москва». Одна из нечастых букв отсутствовала, зато ленточка была красно-черная!

Титульная страница «органа ВППФ» нарочито пародировала советские газеты – шла «вода» про съезды да про прием в ряды новых товарищей. Оборот выглядел веселее. Во-первых, успел пройти конкурс пофигистического плаката, призеры которого могли конкурировать со знаменитым «Сеятелем». Далее шла спортивная рубрика: “Слон” – игра сильных!» Ведь накануне после субботника провели очередной «турнир».

Немножко ликбеза. В «слона» играли везде, но по-разному. У нас на земле очерчивали круг, куда жребий выдвигал двух кандидатов – четыре ноги. Они сцеплялись в наклоне, а остальные участники, как гиббоны, прыгали им на спины. Но не все так просто! Еще был водящий – он охранял слона внутри круга. Его касание превращало «гиббона» в очередные две ноги, сменяя одного из несчастных. Но если какому-то чересчур прыткому «гиббону» удавалось прыгнуть на плечи водящего, то он вывозил его за круг. Естественно, в это время остальные атаковали слона, пока он не падал. Словом, весело! Особенно когда кто-то из девчонок спрашивал: «А где у слоника хобот?»

Вернемся к самому на то время пофигистичному СМИ. Завершали газету объявление о предстоящем конкурсе изобретений и горячий призыв сходить в баню. Прогноз погоды был лаконичен: «Скоро лето!» Несмотря на ноябрь. Нижней строчкой указывалось, что газета будет выходить еженедельно.

Неделя в школе прошла в борьбе. Вышел срок, отпущенный завучем на «перевооружение», и бурным потоком выплеснулась наша пылкая фантазия. Мне брат из своей дембельской шинели сваял войлочные башмачки, напоминавшие те, в которых Герда искала Кая. Кто-то приделал к тапкам крылья. Большинство соратников по партии украсили свою новую сменку разноцветными помпонами и рюшечками.

Насчет галстуков тоже уточнений не было, многие их и без указов носили. Но тут надо же побузить! Вмиг прижилась простая черная бабочка, и часть старшеклассников стала напоминать не то академический хор, не то слет официантов. Я вспомнил бант кота Леопольда. Советская легкая промышленность особо народ не баловала. Но с годами у каждого мужчины в шкафу собирался широкий ассортимент затрапезных галстуков шириной в полторы ладони, чаще дареных. Вот эти отцовские раритеты с петухами тоже пошли в ход.