Лев Федотов - Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А

– Вся школа уже об этом знает! – сказал Стихиус весело. – О тебе, братец, говорит вся Европа! Гордись!!! В школе только и разговоров об этом…

Я уныло слушал эти слова… «Гордись!»… А зачем, к чему мне это все?…

Вечер у меня уже был отравлен. Я еле-еле заставил себя пойти к Виоле, и только там, в обществе крикливой детворы, у меня в сознании немного сгладились воспоминания о сегодняшнем казусе.

22-го декабря. Сегодня я еле-еле позанимался по музыке и отправился к М. Н. Я героически брал себя в руки, только чтобы никто из посторонних не узнал о моем положении.

Веселье, влитое в меня Модестом Николаевичем, успокоило меня, но я все же знал, что как-никак, а я большой дурак, что отравляю себе существование воспоминаниями о вчерашнем. Вечером мне опять позвонила Исаева! Она сочувствовала мне и попросила, чтобы я завтра же как-нибудь сговорился с Давидом Як., ибо нашему классу директор уже подыскивает другого преподавателя!.. Черт меня возьми, если я не удержу нашего литератора в нашем классе! Он останется у нас!

23-го декабря. Сегодня я себя чувствовал на уроках, как не в своей тарелке… Николай Иванович спросил меня по геометрии, но я стоял у доски, как дурак, и ни на что не мог ответить. Я чувствовал такую душевную и физическую слабость, что считал себя счастливейшим человеком, когда я получил «плохо», но зато сел на место! Потом я осознал ужас и чудовищность этой отметки, которую я заработал перед самым Ленинградом, перед концом четверти, и я решил во что бы то ни стало исправить ее.

После уроков я договорился с Давидом Яковлевичем, что ввиду его надежды на мое удачное исполнение роли я постараюсь оправдать его надежду и попробую прочесть. Он сказал, чтобы об этом узнал весь класс, и тогда он придет на урок!

Я, наконец, успокоился!..

24-го декабря. Утром мама мне поручила спросить у Василия Тихоновича о том, когда начнутся каникулы, чтобы знать, на какое число стремиться достать билет в Ленинград. Я забыл сказать, что Женька, очевидно, поедет после Нового года, и, так как мне это не улыбается, мы с ним уговорились встретиться уже в Ленинграде.

Но у Василия Тихоновича я так и не спросил, ибо это я узнал от Тарановой после уроков. Она мне сказала, что слышала вчера по радио, будто 31-го мы учиться не будем за счет воскресенья 29-го, который станет учебным днем.

– Ты это наверняка знаешь? – спросил я ее.

– Да, я вчера это слыхала.

Я дружески хлопнул ее по плечу и весело сказал:

– Да ты в меня жизнь вливаешь! Молодец! Хвалю тебя за то, что ты меня успокоила приятным известием.

Сегодня вечером я от мамы узнал, что Буба через свое учреждение уже заказала на 30-ое число билет!..

Я был ошеломлен этим до крайности, хотя внешне постарался не показывать своей радости. Одна мысль о близости Ленинграда приводила меня в радостный трепет…

25-го декабря. Придя сегодня в школу, я первым делом постарался устроить так, чтобы Давид Яковлевич во что бы то ни стало явился к нам на урок. Кое-кто из класса сходил к нему и сказал, что класс будет его ждать. Давид Яковлевич пришел, как ни в чем не бывало. Все сгруппировались у доски, и я, поборов самого себя, приступил к чтению. Потом я освоился, и все пошло благополучно! По крайней мере, я остался рад, что все так мирно кончилось.

Сегодня под вечер, когда уже стемнело, Монька, окончив уроки, умчался на улицу, и я остался один. Мама была на работе, Лиза куда-то уплыла, и только кошка кричала в кухне на полу. Чего она кричала? – понятия не имею! Я лег на диван, потушив в комнате свет, и, закрыв глаза, решил провести у себя в сознании III-ье действие «Аиды», чтобы прорепетировать его к долгожданному моменту, когда у меня зазвучат в поезде «аидовские» мелодии. Сцены за сценой протекали у меня в сознании, и внешне даже не было видно, что сейчас у меня происходят сцены у Нила, где Амонасро в бешенстве проклинает свою дочь, где невольно изменяет отчизне Радомес и т. п. душераздирающие моменты, ибо я лежал спокойно на диване, как будто дремля.

К сожалению, я сегодня сделал ужасную оплошность, которую я осознал лишь после прихода мамы с работы. Мне, олуху, следовало бы узнать у Бубы, как насчет билета, так как то лицо, которое достает билеты, могло и не согласиться по каким-либо причинам на эту миссию… Да, а вдруг это так?!! Это будет чудовищным тогда для меня ударом! Но мне было бы желательно, чтобы я лучше хвалил фортуну, чем проклинал! Это лучше и ей, и мне!

26-ое декабря. Сегодня на контрольной по геометрии я исправил свою плохую отметку, решив все три примера, которые нам были заданы. Окончив писать, я раньше звонка отдал работу и вышел в зал. Тут меня сцапал Борька Кравцов, и мы пошли в комсомольскую комнату, где уже были Тооц и Сучкова. Передо мною снова разложили пустой лист, но я отказался от него, и заголовок пришлось начать Тооц.

– Вы опять начинаете мошенничать?! – сказал я. – Меня пригласили вам помочь, а не делать целую газету!

Нарисовав карандашами две улыбающиеся рожи по бокам заглавия, я ушел домой, так как мне больше ничего не оставалось делать!

Дома я нашел записку от мамы, где она писала мне, что Буба заказала билет, и что на 30-ое число он будет получен.

Я свободно вздохнул и почувствовал облегчение. Словно я сбросил с плеч целую гору!

27-го декабря. Сегодня мы снова собрались после уроков в комсомольской комнатушке, и, пока я делал заглавие II-го номера газеты, Сучкова написала красками текст I-ого. Возились мы часов до пяти. Азаров что-то священнодействовал у стола, а Борька бездельничал и воодушевлял нас стихами.

– Мы здесь такую волынку накрутили, – сказал я, рассматривая I-ую газету, – что с таким же успехом могли бы обещать ребятам организованного нами полета на Марс к новому году!

– Вот-вот! Именно! – согласился Азаров. – Ты прав! Мы именно «накрутили»!

– А чем плохая мысль? – сказал Борька. – Если б осталось место, мы бы могли и об этом написать…

– Только потом добавить, – продолжал я, – что ввиду отсутствия эстакады и гремучего пороха этот полет отменяется и ожидается в 1969 году в Америке!

– Можно было бы подурачить ребятишек!.. – гремел Азаров.

– Ладно! Бросьте трепаться! – сказал я. – Вы бездельничаете и нам, рабочему люду, мешаете!

– Действительно, – подтвердила Сучкова.

Около шести часов Борька скатал в трубу газеты, и мы покинули школу.

Вечером мне позвонил Женька.

– Ну, как у тебя с билетом дела? – спросил он.

Я рассказал ему, что надежды есть!

– А мне, – сказал он, – мама накануне через эту знакомую достанет. Ты когда едешь, 30-го?

– Думаю, что да, – ответил я.

– Ну, и я тем же! Ведь 31-го мы не учимся! Только жаль, что мы теперь врозь действуем! Так бы поболтали б с тобою в поезде! Хотя я и забыл! Ведь ты «Аиду» будешь слушать!